Мама не прикоснулась к своему напитку, только все говорила и говорила. Потом посмотрела на своего визави и даже коснулась его руки в ожидании. Очевидно, задала какой-то вопрос, типа «Как быть?» или «Что делать?».

Ну, насколько я помню школьную программу, писатель Чернышевский тоже не дал конкретного ответа на этот вечный вопрос. А уж от этого неприятного типа ждать ответа — пустое дело, даже мне со стороны было видно. Очевидно, мама тоже это поняла, потому что тяжело вздохнула и убрала руку.

Ее собеседник, если можно его так назвать — поскольку говорила одна мама, а он все больше молчал и выпячивал губу, — допил кофе и демонстративно поглядел на часы. После чего встал и процедил маме несколько слов, стараясь, надо полагать, ее успокоить. Слова были пустые, типа «Не бери в голову» и «Все образуется как-нибудь». Вот не спрашивайте меня, как я это узнала, узнала — и все.

Он даже улыбнулся маме на прощание. Только лучше бы он этого не делал, потому что улыбка была препротивная, вроде как гиена скалится, когда хочет кого-то съесть. Впрочем, возможно, я преувеличиваю. Мама дернулась было к нему, но удержала себя, и я со стороны видела, чего ей это стоило.

Когда мужчина шел к выходу, я злорадно отметила его приличное пузо, еще немного, и из просто полноватого он благополучно перейдет в разряд толстых.

Мама проводила его жалким взглядом, теперь ей не нужно было держать лицо, и она расслабилась и вся как-то обмякла на стуле. Невольно во мне шевельнулось чувство жалости, но тут мама оглянулась, и я едва успела поднести к губам чашку с кофе.

Мама же достала телефон и, когда на том конце ответили, долго уговаривала кого-то. Потом просветлела лицом, залпом выпила остывший кофе и устремилась к выходу, положив на стол деньги. Этот козел даже расплатиться не удосужился!

Я выждала некоторое время и тоже пошла, предварительно снова переодевшись в туалете. Мелькнула мысль выбросить бандану и рубашку, потому что у мамы глаз приметливый, если она найдет эти вещи дома, то может вспомнить, где и когда их видела. И сделать выводы.

Но я пожалела потраченных денег и сунула скомканное барахло в сумку.

В глубокой задумчивости я шла в сторону редакции.

Я не могла понять мамино странное поведение. В конце концов, отца больше десяти лет нет в живых, она — нестарая еще женщина, и имеет полное право на личную жизнь. Почему же она так тщательно скрывает встречи с этим человеком? Особенно от меня… да по мне, пусть бы она делала что хочет, лишь бы…

Возможно, он женат и поставил такое условие. С другой стороны, та встреча, коей я была свидетелем, вовсе не была любовной. Да этот тип на маму и не смотрел даже толком! Что-то тут не то…

Додумать эту мысль до конца я не успела, потому что передо мной вырос отвратительный тип с рыбьими глазами и покрытой пылающими прыщами физиономией.

— Куда спешишь, мочалка?! — прошипел он, заступая мне дорогу. — Постой, разговор есть!

Я испуганно огляделась.

Я находилась в узком переулке, откуда было рукой подать до нашей редакции. Я часто ходила днем по этому переулку, но тогда здесь сновали многочисленные сотрудники из ближних офисов, сейчас же, как назло, в переулке не было ни души.

Я попятилась, но тут же услышала сзади второй голос:

— Стой, стерва! Стой, кому говорят!

Я скосила глаза назад и увидела второго — поменьше ростом, с маленькими злыми глазками и дегенеративным скошенным подбородком, делавшим его похожим на бультерьера.

— Ребята, вы чего? — забормотала я испуганно. — Что вам от меня нужно?

— Отдай его! — прошипел рыбоглазый.

— Ты о чем?

— Сама знаешь о чем! Лучше отдай! — И вдруг он схватил меня за руку и стал стаскивать кольцо.

Колечко у меня было хоть и золотое, но узенькое, с крошечным бриллиантиком. Подарок родителей на шестнадцатилетие. Отец был тогда жив; помню, как он сам достал синюю бархатную коробочку и надел кольцо мне на палец.

Тогда оно было чуть велико, но я ничего отцу не сказала. И ношу с тех пор его, не снимая; крути не крути, а это единственное, что осталось у меня от отца на память.

Теперь же эти два урода пытались его отнять. И я даже решила, что отдам, не драться же с ними. Но кольцо, как назло, не слезало с пальца. Оно стало мне тесновато, и я сама его с трудом снимала.

Рыбоглазый возился с ним, пыхтя и тихо чертыхаясь.

— Отдай! — прохрипел он. — Лучше сними сама, а то вместе с пальцем отрежу!

— Я сниму, только отпусти руку…

— Налим! — подал голос второй громила. — Ты че? Это же не то, ты не видишь, что ли?

— Правда не то! — Рыбоглазый отпустил мою руку и вызверился на меня: — Где оно?! А ну, говори, а то я тебе морду располосую!

— Да что вам нужно-то? Скажите толком!

— Сама знаешь, что!

— Понятия не имею!

— Налим, шухер! Кто-то идет!

— А как же…

— Оно в сумке, наверное!

Рыбоглазый выхватил у меня сумку, и оба мерзавца бросились бежать в дальний конец переулка.

И тут я заметила какого-то мужчину, который побежал за ними.

Я перевела дыхание. Сердце колотилось так, будто сейчас выскочит, было очень страшно и противно — я все еще чувствовала прикосновение потных, мерзких рук.

Надо же, меня ограбили прямо посреди города, рядом с редакцией… прежде я о таких случаях только читала в газетах или в интернете, а тут сама стала жертвой такого ограбления…

Я побрела в редакцию, пытаясь вспомнить, что ценного было в моей сумке.

Ну, кошелек… денег в нем совсем немного, была правда банковская карточка… надо как можно быстрее позвонить в банк, сообщить им о пропаже и заказать новую карточку. Еще, конечно, косметика… она у меня недорогая, но все равно жалко. Я вспомнила про новую помаду и только вздохнула.

Что еще-то?

И тут у меня за спиной раздался мужской голос:

— Девушка, постойте!

Первым моим побуждением было броситься наутек. Я решила, что это вернулись те мерзавцы и мое приключение продолжится.

Но потом я осознала, что вряд ли они вернутся — сумку они у меня вырвали, а больше ничего ценного у меня нет. Кроме того, голос был совсем другой, вежливый. Тем не менее сейчас мне ни с кем не хотелось разговаривать, и я прибавила шагу.

— Да постойте же! Вам что, ваша сумка не нужна?

Я удивленно обернулась.

Ко мне шел