– Не надо, Берти. Просто… не надо.

– Я не хотел тебя огорчать, я просто подумал… – Ее брови подпрыгнули вверх. – Доктор… он сказал, что это совершенно безопасно…

– Правда? – Голос Летти звучал пронзительно, напряженно. – После того, что случилось? Вот после того, что только что произошло?

– Но это было больше чем три недели назад…

– Три недели! Целых три недели! И что, этого достаточно, чтобы забыть о смерти нашего ребенка, да, так?

– Нет, конечно же, нет. Но, Летти, не стоит драматизировать… я разговаривал с доктором Глассом, и он сказал, что на ранних сроках беременности это в самом деле вполне нормально и довольно‐таки распространено. Это совсем не редкость и в какой‐то момент происходит со многими…

Отвернувшись, Летти прижалась лбом к стенке. Берти умолк.

Когда она повернулась обратно, кулаки ее были стиснуты вовсю.

– Но почему же он не сказал этого мне? Почему он мне этого не сказал?

Что на это ответить, Берти не знал. Он‐то полагал, что либо ей и так все это известно, либо доктор и ей все тоже растолковал, либо подруги-женщины, они как раз вроде о таком любят меж собой поболтать. Но, с другой стороны, с той ужасной ночи она отказывается видеть кого‐либо, кроме Роуз, и, наверно, его сестрица бесполая тоже в таких вещах мало что смыслит?

Она принялась ходить кругами.

– Летти, дорогая, успокойся… – неуверенно пробормотал он.

– Ох, заткнись, Берти.

Ему даже легче немного стало оттого, что она вот так повысила на него голос, после столь долгого общения в обескураживающе приглушенных тонах.

– Я просто пытаюсь тебе объяснить… объяснить тебе, почему я решил, что это безопасно… Доктор сказал, что правильно было бы попробовать еще раз… – Берти мыкал и спотыкался, но не мог почему‐то не пытаться себя оправдать. Доказать ей, что не такой уж он гад. – Он сказал, что это ничего не нарушит, не принесет здоровью вреда… что мы можем сделать еще одного ребенка…

– Да не хочу я еще одного ребенка! – взревела Летти, перестала ходить кругами и повернулась к нему лицом. – Ты ведь не видел крови, Берти, и… и как это вообще может быть “нормально”?!

Она согнулась пополам, словно у нее еще все болело, схватилась за живот, неистово бормоча.

– Я не хочу ребенка. Я не хочу ребенка. Я не хотела ребенка. Не было это нормально, Берти. Я убила его, Берти, убила, я не хотела его и убила…

Холодный пот выступил по всему его телу, а горло сжалось. Стены комнаты съехались внутрь.

Летти рухнула на колени и прижалась лбом к полу.

А Берти вдруг испугался своей жены и того, кем она могла оказаться. Могла ли действительно?.. Он даже слов не нашел, чтобы ее об этом спросить; да и в любом случае, не по силам ему было знать больше о том, что именно она сотворила, он понятия не имел, как такое осуществить, у него тошнота подкатила к горлу.

Натянув первые, что попались, брюки, он кинулся вниз по лестнице, набросил на плечи пальто и, повозившись с замком, распахнул дверь. Снаружи бесновался ветер, выл и трепал платаны, ветви их ветру сопротивлялись – или подстегивали его, гнали вперед? – а Берти все шел и шел сквозь ночь к входной двери Марго Бонд.

Рука его зависла над дверным молотком.

Глава 14

Декабрь 1951 года

– И,конечно, мне следует поблагодарить мою жену Летти. Не только за неизменную ее поддержку, выражавшуюся в том, что, пока я корпел над книгой, она подливала мне бренди, – Берти сделал паузу, чтобы смех прокатился по комнате, глядя при том не на Летти, а на прочих присутствующих, подружелюбней, кто пришел на презентацию его книги “Время расти”, – и подливала, по ее понятиям, щедро, а по моим, так не очень, и ее мера была верней. Так и надо, когда у вас в доме писатель! – Смех прокатился еще раз, и теперь он ее взгляд все‐таки ухватил, и глаза ее были как холодные голубые камешки над вымученной, в помаде, улыбкой.

Берти обдало жаром, будто он стоял под горячими софитами сцены, а не в тускловатом зальчике над пабом “Кареты и кони”. Он провел пятерней по тонким своим волосам, улыбнулся, затягивая паузу, и постарался не коситься в сторону Марго Бонд.

– Однако ж, без шуток, у меня куда больше поводов быть ей благодарным. Если б не Летти – если б не Вайолет – я никогда бы не вышел на первого из героев этой моей книги. Мне выпала честь близко узнать семью Вайолет, которая живет в Южном Уэльсе. Ее отец сегодня здесь: шумай[15], Эван! – Любознательные его лондонские друзья поправили очки и вытянули шеи, чтобы получше рассмотреть отца Летти, представителя рабочего класса, валлийца. – Да не вскидывайтесь вы так, я просто выделываюсь, Эван и сам по‐валлийски еле кумекает! – Еще несколько смешков в зале. За годы публичных выступлений Берти отточил свое ораторское умение.

– Но если серьезно… Именно благодаря тому, что Эван так доброжелательно ко мне отнесся, я, убежденный социалист, лучше понял, что такое социализм. – У Эвана, очень на вид чинного, засверкали, наливаясь слезами, глаза. – Впрочем, знаю, на сегодня с вас уже хватит и социализма, и моей книги! – Берти развел руками, пытаясь наддать жизнерадостности, когда над залом скрыто витало уныние: книга об успехах социально ориентированного государства вышла в свет почти сразу после того, как его идейные приверженцы потерпели на выборах поражение.

– И все‐таки закончить я хочу, в самом деле, сердечнейшей благодарностью Эвану, его сыновьям и вообще сыновьям Южного Уэльса! – Тут Берти, заметив, как выразительно вскинула густую бровь Марго, спешно добавил: – И его дочерям, конечно! За то, что они показали мне социализм в действии, показали, что мы сильней, когда действуем слаженно, несмотря на классовые различия. За то, что подняли дух мне.

Легкий кивок Марго, и Берти почувствовал ярость. На себя, который почему‐то не смог перестать обращать свою речь к ней; на нее, которая посмела явиться без приглашения – и к тому же в таком зеленом платье!

Присутствие ее на презентации его книги случайностью, разумеется, не было: Марго Бонд всегда в точности знала, что делает. Но Берти мучило то, что в глазах остальных это могло выглядеть так, будто между ними опять все наладилось! И не в последнюю очередь, мысленно простонал он, в глазах Летти. Глубочайшая несправедливость была в том, что даже когда он изо всех сил старался вести себя как должно, дело оборачивалось так, будто он законченный негодяй.

Престиж, который обеспечила ему подразумеваемая связь с Марго Бонд, давно утратил свой блеск: дурная слава приелась и только тяготила его. Кто он теперь? Еще один неверный