Гарринче вспомнили вновь. Руководство бразильского спорта торжественно отмечало десятилетие первой победы сборной Бразилии в розыгрыше Кубка Жюля Риме. Среди приглашенных не оказалось Гарринчи… «Забывчивость» организаторов торжества нанесла футболисту столь же чувствительный удар, как и злополучный камень на чилийском стадионе. Газеты с возмущением писали о недопустимом отношении руководителей бразильского футбола к герою шведского и чилийского чемпионатов. Но что толку, если Гарринча не участвовал в торжестве?

Конфедерация оправдывалась: Гарринча, мол, в тот момент находился за рубежом и не мог присутствовать на празднике. Мане огорчился, наверное, больше всех. И не потому, что не попал на празднование. В «забывчивости» он увидел свою полную и безоговорочную отставку от футбола.

Слухи, связанные с личной жизнью Гарринчи, один нелепее другого, время от времени появлялись в печати. Обсуждались его отношения с Элзой, дочерьми, старыми знакомыми. Возле его дома постоянно дежурили фоторепортеры, любопытные. В газетах писали, что он якобы поссорился с Элзой, ушел из дома. А как-то в канун карнавала одна утренняя газета сообщила, что Мане и Элза… покончили с собой. Чтобы опровергнуть нелепое сообщение, Гарринча все утро позировал у ворот фотографам.

Неудачное выступление в Колумбии наконец забылось, и он снова устремился на поиски контракта с каким-нибудь клубом в Рио-де-Жанейро.

Поседевший, постаревший, но еще бодрый Жентил Кардозо, его первый профессиональный тренер, руководил «Васко да Гама», в котором тогда бурно расцветал талант Тостао. Он дружески встретил Гарринчу, повел его с собой на поле, где шла тренировка. Вдвоем они молча наблюдали за молодыми игроками. Время от времени Жентил строго покрикивал: «Скорость, ребята, скорость!» — хотя игра и так шла в очень быстром темпе.

Когда игроки вдоволь набегались, Жентил сказал Гарринче:

— Сейчас эра скоростного футбола. Ты ведь не сможешь, как они? Приходи завтра, разомнешься с ребятами, — прощаясь, все же пригласил Маноэла Жентил Кардозо.

На другое утро Гарринче была назначена встреча с импресарио уругвайского клуба «Насиональ», остановившегося на несколько дней в Рио, и на стадион «Васко» он не поехал. К тому же он понимал, что Жентилу нужны быстрые молодые игроки, ветерану в команде места не найдется.

Переговоры с представителем уругвайского, а затем аргентинского футбола не дали конкретных результатов. Никто ничего ему не обещал. И тогда он впервые поехал на Гавеа, на старый однотрибунный тренировочный стадион «Фламенго», в команду, которой симпатизировал с детства.

На Гавеа к нему подходили футболисты и тренеры, жали руки. Загало по-дружески его обнял. Расспросил о делах. Все думали, что Гарринча приехал в клуб скуки ради. Располневший — двенадцать килограммов лишнего веса, в модной шерстяной рубашке — подарок Элзы ко дню рождения, он был похож скорее на спортивного инспектора, чем на безработного футболиста. Лишь один Роберто Гомес Педроса, тренер команды, понял настоящую причину его визита и попросил подождать конца тренировки.

Когда игроки «Фламенго» разъехались по домам, Гомес Педроса взял в руки секундомер и предложил Гарринче пробежаться вдоль поля с мячом. Ему вдруг вспомнилось, как тот начинал много лет назад на «Ботафого». В шерстяной рубашке, в узких новых брюках Маноэл, неловко подталкивая мяч, двинулся по полю к воротам. Тренер наблюдал за ним.

— Плохо, очень плохо, Мане. Куда девалась твоя прежняя скорость? Если хочешь вернуться на поле, срочно сбрасывай вес.

И Гарринча уже в который раз решил снова начать тренировки. За два месяца ему удалось похудеть на одиннадцать килограммов. Строгий режим сделал свое дело. К тому же Элза знала счет калориям и держала мужа на диете балерины. В декабре 1968 года, в конце футбольного сезона, он был включен в состав «Фламенго». Правда, на игру против «Васко» Гарринча так и не вышел, хотя болельщики, а их собралось на стадионе тысяч шестьдесят, требовали его на поле. После матча огромная толпа терпеливо ждала его у ворот «Мараканы».

В следующем сезоне он все же сыграл свои первые и последние 45 минут за «Фламенго» и больше уже никогда не появлялся в ее составе.

Теперь он не переживал так, как раньше. Отказали в одном клубе — пытался найти другой. С первым дивизионом распрощался навсегда. Появляясь в качестве зрителя на матчах команд третьей категории, в которых в основном играли любители, он получал приглашения и охотно их принимал, ехал в любые места, где предоставлялась возможность надеть футболку с седьмым номером. Взял себе за правило после матча заходить с новыми товарищами в первый попавшийся бар и отмечать победу или поражение. Захмелев, снова начинал верить в возможность своего триумфального возвращения на «Маракану». Он представлял, как зрители выкрикивают его имя, а он отвечает им, как прежде, великолепными финтами и голами. Когда проходило опьянение, Гарринча с трудом осмысливал действительность.

Как-то вечером в воскресенье, возвращаясь после очередной игры за команду второй лиги, он встретил своих старых поклонников, которым вполне серьезно заявил, будто только что отыграл матч на «Маракане». Гарринча не учел, что игра транслировалась по радио и все знали, что его имя в репортаже не упоминалось. В минуты спора Гарринча становился крайне раздражительным, агрессивным и успокаивался лишь после первой рюмки.

Алименты Наир и дочерям он платил, только когда ему об этом напоминал суд. Повестки приходили каждые шесть месяцев. Он постоянно был без денег. Матчи за вторую лигу приносили скудные заработки. Чтобы расплатиться с долгами, Гарринча заложил имущество, а выплачивать алименты было нечем. Были объявлены конфискация и распродажа. Первой ощутимой потерей был дом на острове Гобернадор, затем другой дом, на улице Боржес де Медейрос, рядом с озером Родриго де Фрейтас. Сумма, установленная после конфискации, не попала целиком в руки Наир, большая часть денег растворилась по пути, оседая у адвокатов, представлявших обе стороны.

В марте 1968 года Гарринча был осужден по приговору суда на 90 дней тюрьмы за уклонение от уплаты алиментов жене и дочерям, но освобожден под выкуп, который внес за него банкир Магальяэс Линс.

Положение еще больше ухудшилось после автомобильной катастрофы в апреле 1969 года на шоссе Дутра, в которой погибла Розалия Гомес, мать Элзы. Катастрофа произошла по пути из Пау-Гранде, где Гарринча провел десять минут, чтобы навестить дочерей. После встречи с ними он направился прямо в бар Доди, где выпил с друзьями. Потом он признал на суде, что, возвращаясь поздно вечером, был немного навеселе и, вероятно, лучше ему было не садиться за руль. Трудно объяснить, зачем Гарринча взял с собой в Пау-Гранде Элзу, ее дочь Сару и тещу.

Трагедия привлекла внимание всех газет. «Форд-галакс», управляемый Гарринчей, ударился о старый грузовик, который медленно ехал по