Италию. Ему обещали по десять тысяч крузейро за игру, но лишь в том случае, если Гарринча будет продолжать делать уколы. Руководство клуба наивно полагало, что Маноэл утратил скорость, стремясь поберечь от боли прооперированную ногу. Он один знал, что это не так. Просто колено стало совсем чужим. И все же он поехал. Играл и удивлялся сам себе. Итальянская публика освистывала каждый его промах, полагая, что спад в игре заморской знаменитости объясняется зазнайством. Гарринча переставал быть самим собой.

Возможно, нужно было отказаться от этой поездки, продолжить лечение, воспользовавшись паузой в национальном чемпионате. Но ему предложили, и он, благодарный за доверие, поехал. Он еще не понимал, что руководство «Ботафого» пригласило его в Италию, не столько из доверия, а главным образом ради рекламы. На матчи бразильской команды с легендарным Гарринчей приходило больше зрителей, что увеличивало сборы, которые и были основной целью зарубежного турне. О спортивной стороне таких матчей мало кто задумывался в «Ботафого».

— Когда мы вернулись в Бразилию, мне заплатили гроши, чуть больше стоимости банана, — жаловался Маноэл товарищам. — Говорили, что сыграл слабо.

Он серьезно стал подумывать об уходе из команды.

Неудачи на поле подействовали на него угнетающе. Он впал в отчаяние. Друзья советовали сменить обстановку. Вместе с Элзой Гарринча уехал на остров Гобернадор. Но там, в тиши безлюдных морских пляжей и скал, ощущал себя очень одиноким, и это вскоре стало невыносимым. Никто из знакомых на острове не появлялся. Он пристрастился к кашасе, прикладывался к бутылке по нескольку раз в день в надежде забыть свои горести, отвлечься от тяжелых проблем. Для выплаты алиментов Наир пришлось заложить дом на острове.

Газеты писали, что Гарринча, сделав без разрешения руководства клуба, с которым имел контракт, операцию колена, тем самым осложнил турнирное положение «Ботафого», которое оставалось шатким. Всю вину за неудачи клуба взвалили на Гарринчу. О возобновлении контракта не могло быть и речи. Вынужденное расставание с «Ботафого», с которым он был связан двенадцать счастливых лет, совсем выбило его из колеи. Гарринча не находил себе места, думая, что с уходом из «Ботафого» он навсегда расстается с футболом, которому отдал не только многие годы жизни, но и свою душу. Целый год ушел на тяжелые переживания, надежды и разочарования. Наконец, в начале 1966 года, Гарринча был продан в «Коринтианс» — один из ведущих футбольных клубов штата Сан-Паулу.

Гигантский город встретил Гарринчу фейерверком. Болельщики пришли на вокзал, куда он прибыл, со знаменами и с песнями проводили его до гостиницы на авениде Сан-Жоан. Радушная встреча оказала благотворное действие на Гарринчу. Все было как в прежние славные времена. Он немного успокоился. Газеты писали, что Гарринча эмоционально возродился для нового взлета. «Коринтианс», утративший в последнее время часть публики, разочарованной его игрой, приглашая Гарринчу, стремился вернуть ее на стадион. Команда, как и Гарринча, остро нуждалась в деньгах.

Перед самым переездом Маноэла в Сан-Паулу его пригласили участвовать в чемпионате мира, который должен был состояться в Англии. Бразильская конфедерация спорта, ее руководитель Жоао Авеланж, учитывая прежние большие заслуги Гарринчи, считали своим долгом предоставить ему возможность поехать на мировое первенство. Конфедерация могла позволить себе этот благородный жест, чего нельзя было ожидать от профессиональных клубов.

Гарринча серьезно отнесся к приглашению участвовать в чемпионате мира, прекратил выпивки, начал рационально питаться, вернулся к интенсивным физическим занятиям. Заманчивая мечта выиграть для Бразилии в третий раз Золотую богиню увлекла его.

До отъезда в Англию он сыграл несколько матчей за «Коринтианс».

В Англии Гарринче была уготована роль туриста. Его выпустили на поле всего два раза, и то ненадолго. В тяжелом матче с португальцами был потерян Пеле, вновь, как и в Чили, получивший серьезную травму. А после проигрыша венграм сборная Бразилии вообще утратила надежду на успех. Гарринча улетел вместе со всеми на родину, не дождавшись окончания чемпионата.

Он снова повел жизнь затворника. Недели проводил один в бунгало на даче. Под кроватью валялись пустые бутылки из-под кашасы. Он пристрастился к виски, вкус которого узнал в Англии. Гарринча с ужасом понимал, что больше никогда не сможет восхищать людей своим мастерством, не будет в одиночку выигрывать матчи, что приводило в восторг болельщиков не только Рио-де-Жанейро, но и многих других городов мира. Никто не будет скандировать его звучное имя: «Гар-рин-чча! Ра-ра-ра, Гар-рин-чча! Ча-ча-ча». Ночами он вскакивал с постели, просыпаясь от этих криков, которые ему теперь лишь снились.

Иногда, встречаясь с друзьями за рюмкой кашасы, он спрашивал: «Как люди могли со мной сделать такое?» Он все еще считал, что, если бы в Англии ему дали сыграть в матче с Португалией, его результат мог быть иной. Гарринчу снисходительно слушали, вспоминая бледные матчи «Коринтианса» с его участием, успокаивали: «Ты свое уже сделал, Мане, в Швеции и Чили». Он, соглашаясь, кивал головой и вновь наполнял свою рюмку.

Наступил 1968 год. 35-летний Гарринча снова в поисках футбольного клуба. «Коринтиансу» не удалось поправить свое финансовое положение. Зрители не вернулись на стадион, и Гарринча больше не был нужен клубу. Он мечется по стране. Выступает в товарищеских матчах то за «Португезу» в Рио-де-Жанейро, то за «Бангу» — невесть какие команды. Неожиданно устремляется в дебри далекого штата Гойяс. В том же году Гарринча впервые выступает в зарубежных командах. Сначала сыграл несколько матчей в Боливии, затем заключил контракт с колумбийской «Атлетико Барранкилья».

Барранкилья — большой портовый город на побережье Карибского моря, имеющий торговые связи чуть ли не со всем миром. Изумруды, золото, контрабанда — эти слова будто витали в воздухе, когда Гарринча шел по узким портовым улочкам. Маклерам, торговцам и докерам Барранкильи футбол представлялся забавным развлечением, не больше. И все же стадион на десять тысяч мест в день его первого выступления за колумбийскую команду был заполнен до отказа. Зрители встретили выход Гарринчи стоя. Все они пришли на звезду. Разочарование последовало быстро. Убедившись, что звезда светит тускло, не показывает былой ловкости, проворства и мастерства, что даже знаменитый дриблинг не получался у Гарринчи на сочном зеленом газоне колумбийского стадиона, болельщики принялись его освистывать. Так он и ушел под свист. Сверху ему вслед летели помидоры и яйца.

Провал в Колумбии кумира бразильского футбола заставил Бразильскую конфедерацию спорта отвечать на вопросы журналистов. Они спрашивали: «Как можно было отдать Гарринчу, гордость бразильцев, на осмеяние в чужую страну?» Дискуссия кипела неделю. А потом как-то разом все забылось. На северные районы Бразилии налетел мощный ураган, и газеты бросились подсчитывать убытки этого края.

Спустя некоторое время о