Другими словами, продолжающиеся социальные лишения, испытываемые советскими гражданами, приводят к результатам, которые в лучшем случае просто сравнимы с тем, что достигают другие общественные системы за гораздо меньшую социальную цену. Более того, следовало бы ожидать, что Советский Союз будет развиваться относительно быстрее после второй мировой войны из-за первоначального стратегического преимущества, связанного с восстановлением и искусственно низким исходным уровнем, порожденным военной разрухой. В 1950 г. совокупный общественный продукт СССР составлял около 11 % от мирового; три десятилетия спустя он по-прежнему составляет те же 11 %. Неудивительно, что советские пропагандисты сейчас предпочитают не вспоминать лозунг Хрущева 1960 г. «догнать Соединенные Штаты» по абсолютному объему производства к 1970 г. и по относительным показателям на душу населения к 1980 г.

Столь же удручающа картина в социальной и культурной областях жизни в Советском Союзе. Недавние исследования указывают на беспрецедентное в мировой практике снижение средней продолжительности жизни мужчин в Советском Союзе с 66 лет в 1965 г. до приблизительно 62 лет в 1982 г. Детская смертность в СССР также серьезно росла, достигнув уровня 40 смертей на 1000 рождений, что в три раза выше, чем на Западе, и на уровне показателей слаборазвитых стран. Смертность от болезней сердца с 1960 по 1980 г. удвоилась. В последние годы советские потребители расходовали на алкоголь примерно 17 % своего семейного бюджета по сравнению с 1–6 % в Соединенных Штатах и других странах Запада. В 1985 г. Советское правительство начало широкую антиалкогольную кампанию, однако сомнительно, чтобы с ее помощью удалось преодолеть глубоко укоренившиеся привычки, равно как и компенсировать практическое отсутствие удовлетворительных социальных отдушин. В течение последних нескольких десятилетий интеллектуальная и художественная жизнь подавлялась, а стихийное движение к обновлению общества гасилось бюрократической инерцией.

Общим результатом явился идеологический упадок внутри страны и потеря революционного энтузиазма за рубежом. В Советском Союзе стало характерным зубрежка доктрин и бесконечное повторение лозунгов. Широкое распространение получили идеологический цинизм и политический оппортунизм. Решимость создать более справедливое общество сменилась осторожным казенным лицемерием; жесткость системы в повседневной жизни преодолевается с помощью распространенной повсюду коррупции, пронизывающей всю правящую бюрократию. Можно сказать, что если при Ленине советских коммунистов отличала вера в будущее, а при Сталине отличительной чертой стала спартанская преданность, порожденная страхом масс, то в последние годы советский аппарат правления в значительной степени руководствуется мотивом личной выгоды, причем политическая власть стала главным средством достижения тщательно замаскированной хорошей жизни. Как следствие, Советский Союз не производит более в глазах мировой общественности благоприятного впечатления, необходимого для достижения глобального лидерства.

Для мира в целом Советский Союз перестал быть образцом, каким он был некогда для некоторых стран и для многих революционных движений на разных континентах. Было время, когда революционеры видели в Советском Союзе действительно успешный эксперимент по достижению как современного уровня развития, так и социальной справедливости.

К 1980 г. в мире практически не осталось ни одного революционного движения, в программе которого провозглашалось бы намерение следовать по пути СССР. Хуже того, некоторые зарубежные коммунистические партии специально отмежевываются от советского опыта, осознавая, что в противном случае это обойдется им потерей поддержки народа. Политические лидеры, настроенные наиболее враждебно в отношении Соединенных Штатов – такие, как полковник Муаммар Каддафи в Ливии, – стали союзниками СССР не потому, что разделяют его идеологию, и не потому, что Советский Союз представляется им привлекательной моделью развития, а просто потому, что они считают советскую мощь полезной для противодействия Соединенным Штатам. Постоянная идеологическая солидарность уступила место недолговременной политической выгоде, являющейся основным мотивом для дружбы с Советским Союзом.

Что еще хуже для Кремля, так это то, что перспективы для советского руководства преодолеть указанные трудности в ближайшем будущем выглядят очень сомнительно. Три взаимно связанных условия способствуют увековечению недостатков советской системы. Первое – это многонациональный характер Советского государства, которое основывается на преобладании великороссов и фактически является русским государством. Несмотря на официальный миф о том, что Россия – это одна из советских республик, даже верховный советский руководитель Михаил Горбачев в минуту неосторожности продемонстрировал истинные чувства доминирующей русской элиты, когда в июне 1985 г., выступая на митинге в столице Украины Киеве, сказал: «Для всех людей доброй воли Россия – я имею в виду Советский Союз, как мы ее теперь называем и чем она фактически является, – служит оплотом».

Децентрализовать империю – значит вызвать ее распад. Русская правящая верхушка инстинктивно чувствует, что любая значительная децентрализация – даже исключительно в экономической сфере – усилит потенциальные сепаратистские настроения среди граждан Советского Союза нерусской национальности. Экономическая децентрализация будет неизбежно означать политическую децентрализацию, а политическая децентрализация станет прологом к национальному освобождению. Беспокойство русских по этому поводу, вероятно, усиливается демографическими тенденциями. Они показывают ослабление главенствующей роли великороссов. В течение 70-х гг. русские перестали составлять большинство советского народа, и дальнейшее уменьшение доли русских неизбежно. В 1980 г. среди восемнадцатилетних в Советском Союзе русских было 48 %, других славян – 19, мусульман – 13, еще 19 % относились к «прочим». По прогнозам на 1990 г., доля русских составит 43 %, других славян – 18, мусульман – 20, прочих – 19 %.

В долгосрочном плане политические амбиции нерусских народов представляют собой ахиллесову пяту Советского Союза. Само существование этих нерусских народов является препятствием на пути движения СССР к более современному обществу. С течением времени нерусские народы могут стать политически более активными, особенно если это будет поощряться внешним миром. Появление в настоящее время независимых исламских государств, часть из которых переживает настоящее религиозное возрождение, не может не оказать своего влияния [на советских мусульман]. Для украинцев, которые насчитывают 50 млн. человек и чья страна могла бы занять высокое место среди европейских народов, если бы она была независимой, длительное подчинение Москве, вероятно, является источником растущего разочарования. В то же время для русских действенная, далеко идущая децентрализация советской системы – даже только экономическая – должна представлять смертельную угрозу сохранению контроля над империей.

Что в конце концов означает «только экономическая» децентрализация в политическом смысле, когда речь идет о Советском Союзе? Это будет означать большую степень автономии для нерусских народов, которые затем смогут использовать растущее экономическое самоопределение для достижения большего политического самоопределения. Для великороссов это очень опасная перспектива. Любые существенные национальные притязания со стороны нерусских народов представляют собой вызов русскому территориальному доминированию и даже, быть может, угрозу биологическому выживанию великорусской нации. К чему может привести действительная децентрализация в СССР, установление более демократических норм и институционализация плюрализма? Где в действительности можно провести разграничительную линию между великороссами и другими нациями, учитывая, что в последние десятилетия происходило интенсивное смешение наций? Напряженность будет нарастать. Реальные конфликты могут разразиться в различных регионах – в Прибалтийских республиках, густо заселенных непрошеными великороссами, в