в горы, а если прознает что-нибудь ишан, она пропала.

Тут вся физиономия самаркандца сморщилась в печеное яблоко. Из горла его вырывались звуки, которые при желании могли сойти и за смех и за рыдание.

— Хи… у нашей принцессы тут сколько хочешь друзей. Монику не забывали, когда ишан Зухур ее в хлев-то запрятал… Приходили и девушки-подружки и джигиты к окошечку. И по ночам разговаривали, и пищу носили. Один тут Юнус-кары — юноша — даже стихи сочинил о девушке с золотыми волосами. Пел ей вместо того, чтобы помочь. Боже мой, три года в хлеву. Бедняжка!

— Что же они все… и этот поэт, — рассердился домулла. — Что ж они не могли ее освободить? Чего ж они смотрели?

— Трусы! Они боялись. Ишана Зухура боялись. Трусы! Проказы боялись. Боже мой! Если бы только знать! Тут все больше черта проказы боятся.

— Привезли бы врача из Самарканда.

— Невежды! Откуда они знают. Они все тут под Зухуром ходят. Проклятый ишан Зухур тут и священник, и помещик, и ростовщик, и отец родной. Боже правый, бедная девочка, в мраке, грязи… И эти ржавые железки. Ручки! Смотрите на ее ручки! Все в шрамах.

— Нас всех в своих лапах держат, — выпалила просунувшаяся в приоткрытую дверь голова.

— Это еще что за явление? — встревоженно воскликнул Мирза Джалал.

Голова в посеревшей от времени чалме на минуту словно застряла у притолоки и двинулась внутрь. Оказалось, что она принадлежит упитанному юноше в бедняцком халате и кавушах на босу ногу.

— Можно войти?

— Так это и есть тот поэт Юнус-кары, — усмехнулся Ишикоч. — Про него в Чуян-тепа все знают. Он по вечерам читает старикам коран, а по ночам поет газели и масневи о Девушке с Золотыми Волосами. Это он по ночам ходил к хлеву. Ох!

— Мы помогаем Монике-ой, — борясь с застенчивостью, забормотал юноша. — Мы хотим увезти Монику-ой в Самарканд. Мы три раза ломали дверь и помогали убежать Монике-ой. Только ничего не вышло. Моника-ой прокаженная. Ее обратно сажали в хлев, а нас камчой, камчой! Кулаки у ишанских мюридов — камень.

— Уйди, Юнус, — вдруг сердито сказала девушка из-под чачвана: едва появился юноша, она закрыла лицо. — Уходи! Не позорься. Я просила, плакала, привези доктора, а… а… ты не смог…

Из-под чачвана послышалось сдавленное рыдание.

— Мы… мы… — заикался Юнус-кары. — Мы… хотели… Только все боятся. У нас все боятся. Я боялся: увезут ее совсем. Сестру ее Ульсун-ой увезли. Я опасался. Есть такая больница, для… для прокаженных. Опасался: совсем не увижу, не услышу. Тут хоть в хлеву, а она, Моника-ой, здесь, с нами.

Он даже всхлипнул и жалобно обвел глазами присутствующих.

— Уйди, Юнус. Несчастный ты, слабый! Ничем ты не поможешь. Уйди! Увидят тебя здесь — изобьют.

Маленький самаркандец уже успокоился. Но лицо его оставалось красным, напряженным, и морщины так еще и не разгладились.

— Боже правый! Бывают же на свете такие тупицы!

— Правильно, Юнус, уходи, — проговорил домулла. — Мы поможем девушке… Э… э… минуточку! Постой! У тебя друзья тут есть?

— Друзья? Какие друзья?

— Ну, молодежь, комсомольцы. Да ты сам комсомолец?

— Есть. Приезжал из Пенджикента один… Сказал — вы комсомол. Ячейку нужно ор… организовать. Поговорил и уехал. Больше не приезжал. У нас хотят школу открыть.

— Вот что, друг Юнус, собери-ка джигитов. Где тут у вас можно собрать народ? После заката солнца собери. А мы придем и поговорим.

— Хорошо.

— А сейчас беги. И чтоб тебя ишанские люди не видели. Да еще вызнай, кто вчера и сегодня в Чуян-тепа приехал? И кто они такие? Хорошо?

Джигит ушел, жалобно поглядывая на Монику-ой, но она даже не приоткрыла лица.

— Нельзя ему ничего делать… — сказала она. — Они его вот как били. А товарищ Комсомол не поможет. Товарищ Комсомол далеко… в Самарканде. Вы поможете! Товарищ комиссар поможет. — И она вдруг почти закричала: — Комиссар! Комиссар! Не оставляйте меня.

— Не отдадим! — ласково твердил домулла. — Мы затем и приехали сюда, чтобы помочь тебе.

Оставаться в доме ишана Зухура было нельзя, ее надо было спрятать. Пришлось девушке надеть паранджу, закрыть лицо чачваном и уйти. Пошел проводить ее Ишикоч. Он семенил, забегая то с одного бока, то с другого, и всем своим заботливым видом показывал, что в обиду ее не даст. Он тут же вернулся.

— Все хорошо. Она змейкой скользнула через ворота. Никто и не заметил. Но, боже правый, бывает же такое!

— Их высочество принцессу мы нашли, — сказал Мирза Джалал. — Председатель-раис — раб и слуга ишана Зухура. Помогать нам он не посмеет. Где сейчас Одноглазый со своими разбойниками, мы не знаем, где Кумырбек — тоже не знаем, а здесь готовятся плохие дела. Хорошо, если следователь приедет из Самарканда сегодня. А если не приедет? И что он сделает один?

— И из Пенджикента никого нет. Да и вручил ли Турабджан Рыболов записку?

— А мы. Мы, боже мой, никого не подпустим к ней. Мы… Я… Да они не посмеют, — храбрился Ишикоч. — И потом у следователя есть милиционеры.

— А вы откуда знаете?

— Знаю. Приезжие базарчи сказали. Следователь остановился в Джумбазаре. Отдыхает. Лошадей кормит. И в михманхане ишана Зухура говорили про следователя. Сказали про него: человек назойливый. Молодой. Любит копать. Из образованных. И коммунист. Твердый.

— Следователь — это хорошо. Но когда он приедет? Завтра? А ишанской своре важно протянуть время. Они и нас сюда завели. Пловом закармливают, чтобы мы ничего не видели, — сказал Микаил-ага.

— Нет… Сейчас я пойду. Найду для нее лошадь, — волновался Ишикоч, — посадим Монику верхом и уедем. Боже правый, ждать нельзя. Такие мерзавцы. Они на все способны. Ее нельзя так оставить, понимаете, нельзя.

Лицо Ишикоча снова все сморщилось, казалось, он вот-вот расплачется.

— Нельзя, — сказал домулла. — Мы и до околицы не доедем. Ишанские прислужники тут за каждым дувалом.

— Идите, Ишикоч, походите, — распорядился Мирза Джалал. — Понюхайте, чем пахнет. Нюх у вас что надо.

Когда Ишикоч ушел, Мирза Джалал подложил под локоть подушку и задумался.

— Нет ничего хуже ожидания.

Человек с собачьим лицом не появлялся. Чай остыл.

— Ишикоч — чугунный кувшинчик в костре. Что-то с ним непонятное. Увидел девушку и раскипятился.

— Такой припадок. И совсем не вовремя. Я очень испугался за него.

— Вы ее вроде знаете? — осторожно поинтересовался Мирза Джалал. — И девушка вас знает.

— Дела давнишние. Удивительно. Восемь лет прошло, она на лицо почти не изменилась. Тогда… Она была совсем малышка. Я увидел ее в Кермине, в бекском замке, в сарбазской казарме. Мы подводили итоги Бухарской операции. После штурма Бухары соединениями Красной Армии под командой Михаила Васильевича