в военном деле дорийские осторожность и основательность сродни трезвому расчету, в то время как ионическая расторопность может обернуться преступной поспешностью. Хотя должен признать: любовью к риску ты не уступаешь афинянам.

Менон фыркнул — стратега пробило на откровенность. Только говорит витиевато. Видно, отпустило после загвоздки с крепостью. Обменявшись шутками, боевые товарищи продолжили обсуждать план действий. Больше не пили, так что на Военном совете Кимон был собранным и немногословным.

Идти на приступ повторно стратегу не пришлось — Бог от отчаяния сам поджег крепость, сгинув в огне вместе с войском, домочадцами и скарбом. Из города выбрались лишь несколько такабаров — страшных, в рванье, перемазанных сажей.

Дружественные персам пеоны кисло смотрели на горящий Эйон с гребня Пангейского хребта. Ближе было не подойти, потому что на всех дорогах стояли пикеты эпибатов. Везти зерно в крепость теперь тоже незачем — вон как дело обернулось.

Да и опасно это. Спустишься на равнину, а тебе сразу вопрос: вы, персидские лизоблюды, где священная колесница Ахурамазды, которую вам Ксеркс оставил по дороге на Элладу? Оправдывайся потом, что ее сатры украли вместе с лошадьми.

Вскоре прибывшие с торговым флотом афинские колонисты согнали в гурт уцелевший скот, сжали и вымолотили ячмень. В пойме Стримона вновь застучали топоры, поднялись частоколы, задымили алтари эллинских богов…

Вернувшись в Афины, Кимон с разрешения Народного собрания установил на Акрополе три гермы с выбитыми на них эпическими стихами. Он лично прочитал эти стихи перед ветеранами после принесения очистительной жертвы.

Сочинитель-аэд Ион Хиосский — автор надписей — по его указанию не упомянул в них самого стратега. Обязательными в тексте должны были стать географические ориентиры, прославление афинского народа, а также имя одного из участников Троянской войны.

Ион выбрал Менесфея — царя Афин, возглавившего войско ахейцев.

3

476 г. до н. э.

Эгеида

Оставив в Эйоне небольшой отряд для защиты поселенцев-клерухов, Кимон отправился во главе эскадры к острову Скирос. Ему предстояло разбить повстанческую армию долопов. Положение осложнялось тем, что, по данным разведки, к мятежникам на подмогу пришла флотилия из Византия.

Ситуация на Херсонесе Фракийском к тому моменту сложилась двойственная. С одной стороны, уже больше года полуостров находился под совместным управлением Афин и Спарты.

В Византии правил спартиат Павсаний, победитель Мардония при Платеях. При этом союзники жаловались на его своекорыстие и неуживчивый характер. Поговаривали и о преступных связях наварха с Ксерксом. Но он все еще оставался главой союзнического флота.

Кимон никак не мог связать воедино два неоспоримых факта: Павсаний должен защищать интересы Эллады — это раз, повстанцам Скироса помогают византийцы — это два. Уму непостижимо!

Помимо усмирения обнаглевших долопов у него было и другое поручение от Народного собрания: найти и привезти на родину кости Тесея, легендарного царя Афин, происходившего по материнской линии от самого Зевса.

Кимон был лично заинтересован в том, чтобы поиски увенчались успехом. От Тесея брал начало род его матери — Хегесипилы, дочери фракийского царя Олора. Пышные похороны останков великого героя должны напомнить афинянам о том, что в жилах стратега течет царская кровь…

Плеск волн убаюкивал.

К гвалту чаек Кимон давно привык — с тех пор, как сменил кавалерийский шлем с плюмажем на кожаную шапку навклера. Хотя в гамме береговых звуков ему не хватало вскриков лесного сарыча.

От лежавшей рядом девушки пахло морем. Рыбачка приходила к нему каждый вечер, чтобы нежностью заглушить тоску афинянина по отцовскому дому. Она была дика, страстна и молчалива.

Только с ней стратега отпускали воспоминания. Сестра Эльпиника словно таяла в сумерках, с печальной улыбкой делая шаг назад и подняв тонкую руку с браслетом на запястье.

Четыре года минуло с того дня, как Эльпиника вышла замуж за богача Каллия из рода Кериков, а Кимон все никак не мог забыть ее глаза, когда она задыхалась от любви, прижимаясь к его груди. С ней он был по-настоящему счастлив.

Те немногие, кто знал о странной связи брата и сестры, сумели сохранить тайну, иначе Каллий не сделал бы ей предложение. Хотя об инцесте поговаривали, вспоминая суровый закон Солона на этот счет. Но Эльпиника была слишком дорога шахтовладельцу, чтобы принимать чужую болтовню во внимание.

После замужества Эльпиники Кимон продолжал увлекаться женщинами, но без особой страсти и ненадолго.

Уроженка острова Саламин рыжеволосая Астерия не в счет — с ней он просто сожительствовал, пока служил в Мегарах триерархом.

Про платные услуги даже говорить нечего, потому что все офицеры расквартированного в пределах полиса флота регулярно посещали дом терпимости — диктерион.

А Исодика…

Кимон не был уверен в том, что сделал правильный выбор. Идея брака, соединившего древние роды Филаи-дов и Алкмеонидов, принадлежала вождю аристократической партии Аристиду, который выстраивал многоходовую комбинацию в борьбе с представителем демоса Фемистоклом. Но первым актом драмы стал брак Эльпиники и Каллия: Филаиды породнились с Кериками.

Через полгода после свадьбы Кимон отправился во Фракию. Не так давно Аристид ходатайствовал перед Народным собранием о назначении соратника на должность стратега. Теперь архонт ждал ответной услуги.

Успешно завершив осаду Эйона, Кимон отплыл в Эгеиду. За спиной новоиспеченного полководца дымилось пепелище, а впереди ждали новые победы.

Слишком молодая для брака Исодика еще не успела расцвести. Она продолжала ждать мужа в Афинах — или думала, что ждет. Избалованную аристократку пока что интересовали только наряды и вечеринки с подругами…

Но на Скиросе его зацепило. Во время атаки на поселение долопов он захватил деревенского старосту с сыновьями. Перепачканный кровью, злой, стратег готов был зарезать пленников прямо у входа в дом.

Внезапно на крыльцо выскочила девушка. Обхватив ноги Кимона, она тихо заскулила. Ему бы врезать рукояткой ксифоса ей по голове — да и дело с концом, потом уже можно спокойно рубить мужчин. Но рука почему-то не поднималась.

Вечером долопка сама пришла к нему в обмазанный глиной тростниковый домик на краю селения. Стоявший на часах эпибат заглянул внутрь, чтобы доложить командиру, потом впустил гостью.

Глядя в глаза Кимону, девушка сдвинула застежку с плеча. Увидев в них интерес, быстро скинула хитон. Отдавалась горячо, умело, в охотку, словно это была не плата за жизнь отца и братьев, а жертвоприношение милостивому богу…

Оторвавшись от губ рыбачки, Кимон с удивлением заметил — и действительно солнце почти село. Собачий лай со стороны деревушки относило ветром в бухту. Краски заката тускнели, а поцелуи уставшей любовницы становились спокойнее, мягче.

— Вот, Мнестра, это тебе. — Стратег протянул ей золотую подвеску с изображением Афины.

По краю круглой пластины бежал цветочный орнамент. Колпак на