мог быть причастным к убийству. Не следовало сбрасывать со счетов и такой вариант: родственники убитого могли подсказать людей, с которыми Дивнель находился в неприязненных отношениях...

Я уже добрался до середины текста ориентировки, когда в проеме распахнутой из-за духоты двери выросла долговязая фигура Гурина.

— Привет Шерлоку Холмсу! — помахал рукой Борис и, оторвавшись от косяка, поинтересовался: — Дополнительный план оперативно-розыскных мероприятий, товарищ Синичкин, готовим по делу?

— За этот план засяду завтра с утра. Что у тебя?

Гурин присел на стул, сообщил:

— С участковым и дружинниками занимался проверкой машин в таксомоторном парке. Вызывают подозрение пять машин. Понимаешь, рисунок протектора у них такой же, как и на отпечатке следа на дороге возле дома Дивнеля. И все пять машин в ночь совершения убийства в гараже отсутствовали, находились в рейсе. Водителей я допросил. Один из них, некий Кузьмицкий, рассказал, что в ту ночь он возил в район пассажира, но не знает деревни, возле которой высадил его. Кузьмицкий сейчас здесь, в отделе. Поговорить с ним не желаешь?

— Разумеется, желаю, — я отодвинул на край стола машинку. — Давай его сюда.

Гурин усмехнулся:

— А ты говорил, что «Волга» не имеет отношения к преступлению!

— Рано еще утверждать такое.

Кузьмицкий, грузный пожилой мужчина, опустился на предложенный ему стул и настороженно уставился на меня. Несколько минут мы молча присматривались друг к другу. Еще не начав допроса, я уже имел свое мнение о сидевшем передо мной человеке. Было видно, что Кузьмицкий нервничает, даже трусит. Об этом говорили его бегающие глазки и руки, которые нервно мяли на коленях кожаную шоферскую фуражку. Такие люди, выступающие в качестве свидетелей, всегда вызывали у меня раздражение, а порой и злость — они обычно стараются во время допроса уловить, что выгодно следователю, и поэтому дают показания во многом искаженные, а подчас и клеветнического характера. И для таких людей на допросе есть одно, проверенное на практике за годы моей работы в милиции, средство — сухой, официальный тон.

— Расскажите, куда и кого вы возили на автомашине в ночь на второе июня? Только подробнее, с точными указаниями места, времени. Итак, я слушаю вас.

Кузьмицкий, пока я говорил, смотрел мне в висок, потом перевел взгляд на листавшего журнал Гурина и после паузы, медленно подбирая слова, начал рассказывать:

— Тогда около часа ночи я подъехал к автовокзалу. И тут к моей машине подбежал пассажир. Он попросил подбросить его километров тридцать за город. Деревню он не назвал. Я согласился. Мы и поехали. Километрах в трех за деревней Рогачи, на проселочной дороге, пассажир сказал мне остановиться, расплатился со мною и ушел...

— Опишите подробно внешность этого человека.

— Я его хорошо не рассмотрел.

— Вы говорите неправду, Кузьмицкий. Уверен, вы хорошо рассмотрели и запомнили этого человека!

Кузьмицкий вновь посмотрел на Гурина, но тот с невозмутимым видом читал журнал. Я терпеливо ждал ответа.

— Нет, не запомнил, — наконец тихо сказал Кузьмицкий, и его взгляд, вильнув мимо моего лица, остановился на открытой форточке окна.

— Тогда у меня к вам будет такой вопрос: сколько вам заплатил пассажир за этот рейс?

— Три рубля, — потупился Кузьмицкий.

— Больше! И ехали вы без включенного счетчика. Я правильно говорю, гражданин Кузьмицкий?

Таксист жалобно посмотрел на меня, тихо сказал:

— Не наказывайте, товарищ начальник. Виноват. Каюсь, бес попутал! Но, поймите, семья, трое детей. Их же обуть, одеть надо, накормить...

— Идите, Кузьмицкий. Когда потребуетесь, вызову. А о вашем крохоборстве мы обязательно сообщим в таксомоторный парк.

Когда Кузьмицкий вышел, Гурин отложил в сторону журнал, спросил:

— Ты и в самом деле уверен, что он запомнил в лицо пассажира?

— Уверен. Кузьмицкий не первый год работает в таксомоторном парке, а у таксистов, сам знаешь, глаз набит на людей. Просто Кузьмицкий не хочет говорить правду. Видимо, не желает проходить по уголовному делу в качестве свидетеля и боится, как бы «левая» десятка не вышла ему боком: в таксомоторном на сей счет сейчас строго. Кузьмицким займусь сам.

4

Пятого июня по графику я находился в оперативной группе. День прошел спокойно, и я смог заняться своим подзапущенным за последнее время хозяйством: написал необходимые рапорта, справки, снял копии документов... Нудная работа! Пожалуй, трудно найти оперативника, который не получал бы нагоняя за своевременно не заведенное дело. Но что поделаешь, если единственная в отделе машинистка постоянно загружена до предела! Вот и приходится самому потеть над этими копиями и справками.

К вечеру оперативная обстановка в районе начала осложняться. В четыре часа в отдел прибежал мужчина с заявлением о краже денег из квартиры. Деньги с кошельком обнаружили за подкладкой пальто — выпали из дырявого кармана. Вынужден был прочитать заявителю лекцию о том, что деньги надежно и выгодно хранить в сберегательной кассе, а не в платяном шкафу.

В половине девятого позвонила женщина: муж пришел пьяным, устроил дома скандал, потом драку с соседом. С пьяницей провозились долго: сперва он не хотел садиться в машину, потом не захотел выходить из машины возле медвытрезвителя, убеждая меня, что «пил на свои кровные», что никто, в том числе и милиция, не имеет права вмешиваться в его семейную жизнь...

Потом были заявления о краже альбома с марками и о... пропаже сибирского кота Бармалея...

Уже под утро в отдел доставили некоего Святослава Ахремчика, который на автовокзале совершил мелкое хулиганство: обругал нецензурными словами диспетчера на стоянке такси. К моему удивлению, Ахремчик был трезв. Впервые довелось увидеть мелкого хулигана трезвым. Я уже хотел было выйти из дежурной комнаты, но насторожила фраза, брошенная Ахремчиком женщине-диспетчеру:

— А второго июня ночью вы мне дали такси?

— Я не помню, были ли вы у нас второго, — заявила диспетчер. — Вас много, а я одна. Всех не упомнишь!

— Зато я вас запомнил, — сказал Ахремчик. — Два часа ждал такси. А они приходили и тут же уезжали с пассажирами, которые на стоянку пришли позже меня. Я номера этих машин записал вот в эту книжку. Конечно, вам невыгодно отправлять машину на десять километров. Поэтому вы второго и сегодня мотали мои нервы. Но, учтите, я этого так не оставлю! Вы еще не раз вспоминать меня будете!

Я сказал дежурному:

— Возьми пока объяснения от диспетчера и свидетелей, а с Ахремчиком поговорю сам.

В кабинете Ахремчик рассказал следующее. После второй смены он пришел