был, конечно, русский. Но это же больше метафизика и народное мифологическое верование, всякого рода туманности, подобные речам Платона Каратаева, в каких ничего не понятно было для уха образованного человека. Не было в них ни логики, ни смысла, ни каких-то логических ухищрений. Но для Пьера Безухова (а также автора, Льва Толстого), и всякого русского человека, именно он, Платон Каратаев, и высказывал самые главные истины о жизни и Боге, какие можно только лишь почувствовать, а не объяснить особо умным способом.

Поэтому патриотизм русских никогда не граничит с национализмом; может быть, это тот народ, к которому никогда не пристанет зараза нацизма, так как у него какой-то врожденный иммунитет на этот счет.

Вот Иван Бунин, еще находящийся на территории России, но готовящийся к отъезду в эмиграцию, заходит в храм в Одессе: «В соборе венчали, пел женский хор. Вошел, и, как всегда за последнее время, эта церковная красота, этот остров «старого» мира в море грязи, подлости и низости «нового» тронули необыкновенно. Какое вечернее небо в окнах! В алтаре, в глубине, окна уже лилово синели – любимое мое. Милые девичьи личики у певших в хоре, на головах белые покрывала с золотыми крестиками на лбу, в руках ноты и золотые огоньки маленьких восковых свечей – все было так прелестно, что, слушая и глядя, очень плакал. Шел домой, – чувство легкости, молодости. И наряду с этим – какая тоска, какая боль!» Возвращаясь к названиям первых глав книги, можно воскликнуть – вот какую Россию мы потеряли, в какой было гораздо больше любви и красоты, чем это казалось кому-то со стороны или «революционерам» внутри.

Настоящее чувство любви к России – оно именно такое: негромкое, тихое, умилительное, духовно наполненное. Россия, конечно, разная, много в ней всего – и люди разные, подчас страшные и непонятно откуда взявшиеся в истории России, здесь не надо закрывать глаза и отворачиваться в сторону. Но не по этим же персонажам определяется истинный лик России. А настоящее ее отражение видно в «Троице» Андрея Рублева, в печальных строках почти всех больших русских поэтов о своей родине. Нигде вы не найдете там патетического громыхания национального чванства, похвальбы своему в унижение чужого. (Не стоит обращать внимание на забытую уже пропагандистскую поэзию советского периода, когда «да здравствует» и «ура!» были главным их лейтмотивом). Верно было сказано у Николая Рубцова – «Тихая моя родина!»

В своей книге 2016 года («Понять Россию») я писал, обращаясь большей частью к русскому читателю, а не к зарубежному, как может показаться на первый взгляд, что Россия все никак не может вступить в период исторической зрелости. Ее абсолютный дух пока еще слоняется на задворках мировой, в основном европейской, мысли, упиваясь красотами логики, а также удобствами быта и материального существования, что, в общем, и понятно, так как хочется народу отдохновения и праздника, довольства и «хлебов», как писал Достоевский, но внезапно выяснилось, что за допуск к этим условиям существования надо рассчитаться самым сокровенным – своими представлениями о красоте, совести, любви и истине, отказаться от своих богов и начать поклоняться чужим истуканам, забыть свою собственную историю, а главное – предать самих себя, свои заветные мысли о справедливости, о торжестве добра над злом, о том, что человек создан как «подобие божие», и именно он должен нести груз идеалов в борьбе с несовершенством самой жизни.

Вот тут-то и пробудился русский человек, вот здесь он и понял, что, как замечательно написал один философ, что ему предлагают вместо нашей собственной тяжелой, страдательной истории, с ее победами и свершениями во всемирном плане, с созданием уникальной культуры, сохранением православия и сбережения России как необъятного и горячо любимого пространства – получить взамен всего лишь «свинское право свиньи на свинскую жизнь». Доступ к «лохани» и сомнительным удовольствиям менялся на все богатство русской цивилизации.

Если бы трезвомыслящие западные мыслители и политики посмотрели бы непредвзято на русскую историю, на русского человека, как он воссоздался в этой истории, то им было бы интеллектуально стыдно предлагать этот неравноценный обмен. Россия – это не только 30 % всех мировых сырьевых запасов, не только замечательная культура, приподнявшая человечество сразу на несколько «голов», не только в известном смысле противовес материальному воплощению зла и умение его сокрушить, но это гавань спасения для мира. Конечно, не только она одна, рядом высятся и другие народы, другие страны, в том числе такие, как Китай и Индия, но все они смотрят на Россию как на основной источник сопротивления демонам тьмы и спасению человечества от его эгоистических заблуждений.

* * *

Здесь же придется затронуть важнейший вопрос, почему в России литература важнее истории и политики?

Иван Бунин написал в «Окаянных днях»: «Вообще литературный подход к жизни просто отравил нас. Что, например, сделали мы с той громадной и разнообразнейшей жизнью, которой жила Россия последнее столетие? Разбили, разделили ее на десятилетия – двадцатые, тридцатые, сороковые, шестидесятые годы – и каждое десятилетие определили его литературным героем: Чацкий, Онегин, Печорин, Базаров… Это ли не курам на смех, особенно ежели вспомнить, что героям этим было одному «осьмнадцать» лет, другому девятнадцать, третьему, самому старшему, двадцать!»

Да, прав нобелевский лауреат, в России и общественные эпохи измерялись не временами царствования, а литературными героями, приобретавшими большее значение, чем те или иные политические деятели. Уже в мое время знаменитое «поколение шестидесятников» было впрямую списано с кальки прошлого века. То есть для России эпоха наступившего и победившего на отдельных направлениях социализма ничего не меняла в главных подходах к жизни – берется эпоха и определяется именно что литературным, по сути, и в том числе идеолого-психологическим образом. То есть литературный факт прекращается в важнейший элемент умонастроений того или иного периода развития страны.[4]

Как же можно сомневаться в том, что эта страна едина в своих изначальных и духовных к тому же предпосылках существования? Ей гораздо важнее выдуманное, идеальное явление, а не практическая сторона действительности. Только потом, в XX веке Базаровых, Рахметовых и Павлов Власовых сменили Чапаев, «комиссары в пыльных шлемах», герои-молодогвардейцы, покорители целины и строители БАМа. И не столь существенно, какое соотношение реального и выдуманного в этих персонажах и мифологических проекциях, настоящего и фантазийного, общественное сознание России усваивает, прежде всего, эти социально-психологические типы поведения, думания и идеализации человеческой натуры вообще.

От этого столь свободное манипулирование тем, что можно назвать «верхним», социальным слоем ментальности русского (российского) человека. Он управляется по существу, определенными словесными формулами. И управление тем эффективнее, чем