— Давай, Ньюджент. Жду тебя на улице, — бросил мой брат, выскакивая в холл. Фрэнк последовал было за ним, но, увидев меня, задержался и сказал:

— Простите, что я ухожу, едва только вы появились, — и, очень мило улыбнувшись, присоединился к Гарри. Что, впрочем, не помешало мне почувствовать горячую волну смущения. Потом мама начала расспрашивать меня, о чём мы говорили за чаем в гостях у Норы, и мне пришлось срочно что-то изобретать, так что времени на раздумья о Фрэнке и моём раскрасневшемся лице попросту не осталось.

Всё это случилось несколько дней назад, и с тех пор мы с Норой думали, что бы нам такого сделать и как помочь движению, но придумать не могли. В самом деле, не можем же мы продавать на улицах журналы, как Филлис и Мейбл, выходить с плакатами или выступать на митингах: мы ещё слишком молоды. Но ведь нужно не только это! Я уже подумывала, не привязать ли себя к перилам, однако быстро поняла, что верёвки в таких случаях бессмысленны. Интересно, как это делали женщины в Англии? Пользовались цепями, вроде тех, какими стягивают створки ворот? А вокруг какой части тела захлёстывали? В общем, я не удержалась и спросила Филлис.

— Кое-кто надевал кожаные пояса с приклёпанными к ним цепями, — объяснила она. — Такие делают только на заказ.

М-да, этот номер не пройдёт. А жаль. Но должно же быть что-то, что мы можем сделать сами! Оставалось только придумать, что именно.

И всё-таки мы вышли на улицы! Да, мы наконец-то отыскали себе занятие: пошли писать мелом на тротуарах. Как говорят английские суфражетки: «Не словом, а делом». И правда, после всех этих бесконечных разговоров нам просто необходимо было заняться каким-то делом (кстати, а как у вас говорят: «заниматься делом» или «делать дело»? Впрочем, полагаю, сейчас уже не важно). К тому же нашёлся веский повод: как я уже говорила, в эту субботу будет большой митинг, а со слов Филлис и Мейбл мы знали, что на него нужно собрать как можно больше людей. Причём митинг не бесплатный (за вход берут шиллинг и шесть пенсов), так что объявлений понадобится много: в отличие от тех митингов, что проходят под открытым небом, случайными прохожими тут не обойдёшься. А значит, у нас с Норой есть прекрасная возможность постоять за правое дело (точнее, встать ради него на колени).

Это решение мы приняли вчера в школе. Вернее, нам помогла Стелла: мы и ей рассказали о митинге.

— И что, вы туда собираетесь? — поинтересовалась она.

— Если сможем, — ответила я. — Денег как раз хватает на билет.

— У меня тоже, — добавила Нора. — А возможность увидеть всех этих ораторов и по-настоящему почувствовать себя… ну, знаешь, частью движения — она определённо стоит шиллинга и шести пенсов.

Похоже, Стеллу мы не убедили, но из вежливости она решила ничего не говорить.

— Проблема только в том, чтобы заставить Филлис взять нас с собой. А ты её знаешь: постоянна, как ртуть. Особенно после того, что мы устроили в субботу.

— Эх, выйти бы на сцену и рассказать о том, что мы чувствуем, — мечтательно вздохнула Нора. — Только представь: мы — молодые политики будущего!

— Хуже и быть не может, — ахнула Стелла. — Коленки трясутся от одной мысли о том, чтобы стоять перед столькими людьми.

— Что ж, важных выступлений там хватит и без нас. Я только надеюсь, что люди придут. Ужасно выступать перед полупустым залом — только время тратить.

— А как вообще узнаю́т о таких митингах? — поинтересовалась Стелла. — В смысле, есть какие-то афиши, объявления в газетах или что?

— Конечно, — ответила я. — Но есть и другие способы: например, плакаты. Помнишь тех женщин с картонками за спиной? А некоторые ещё расписывают всё в деталях мелом на тротуарах.

И только я это сказала, меня как громом поразило. Судя по всему, Нора подумала о том же, поскольку, расширив глаза, воскликнула:

— Почему бы и нет?

Какую-то долю секунды я колебалась. Знаю, мы только что мечтали приковывать себя к зданиям и выступать с грузовиков, но это-то не пустые мечтания. Готова ли я к столь публичным действиям? Смогу ли присесть у всех на глазах и выписывать мелом лозунги? А что скажут прохожие? Вдруг они станут нам мешать? Но потом упрекнула себя за трусость: хватит уже воображать, пора действовать. Ан глийские суфражетки с их «Не словом, а делом» определённо правы: ну, может, не насчёт того, чтобы поджигать почтовые ящики (только представь, что сгорело бы одно из твоих писем), но во многих других случаях точно.

— Действительно, почему бы и нет, — сказала я, надеясь, что голос не сорвётся. — Нам ведь нужен только мел.

На том мы и порешили. А чтобы не терять времени, договорились заняться этим уже на следующий день, сразу после школы.

Найти мел было несложно: несколько кусочков всегда лежали в комоде, стоявшем у стены в столовой, вместе с обрывками шпагата, запасными перьями для ручки и полупустой чернильницей, забытой так давно, что чернила, похоже, превратились в смолу. Перед завтраком я пробралась туда, завернула несколько брусочков в носовой платок и сунула в карман, чтобы не перепачкать одежду ещё до того, как мы отправимся исполнять нашу миссию (хотя потом некоторое время опасалась, что раздавлю их, сев завтракать, и в итоге получу только горсть крошек).

— Ты не забыла, что после школы я иду к Норе на чай? — спросила я. Мы с Норой договорились, что я сошлюсь на неё, а она скажет своей маме, что придёт сюда: мы так часто звали друг друга в гости без предупреждения, что родители вряд ли стали бы нас подозревать.

— Нет, — ответила мама. Но едва я с некоторым беспокойством подумала о том, как легко в последнее время убедить наших мам позволить нам пить чай друг у друга в гостях (словно они сами ХОТЯТ от нас ненадолго избавиться), она добавила нечто такое, от чего кровь застыла у меня в жилах: — Впрочем, кажется, мы излишне докучаем миссис Кентуэлл, позволяя тебе так часто у них бывать. Мо жет, мне стоит написать ей записку и объяснить, что Нора — более чем желанная гостья у нас в доме?

У меня свело живот. Последнее, чего мы с Норой хотим, — это чтобы наши родители поняли, что, когда мы время от времени говорим, будто идём друг к другу в гости, на самом деле слоняемся по улицам, вляпываясь в бог знает какие неприятности. Мы нарадоваться не могли, что наши мамы не слишком-то хорошо знакомы. И, разумеется, вовсе не жаждем, чтобы ситуация изменилась.

— О, совершенно незачем, — наконец выдавила я. — Она говорит, что, пока Джордж в пансионе, в доме слишком тихо, и ей приятно, что я их навещаю.

— Как-то с трудом верится, — вмешался сидевший рядом со мной Гарри.

— Прекрати, Гарри, — оборвал его папа.

— Бьюсь об заклад, Кентуэллы только и мечтают об ещё одной визжащей и пищащей девчонке, — пробормотал Гарри в мою сторону, но совсем тихо, чтобы родители точно не услышали. Что, конечно, позволило им сделать вид, будто он ничего и не сказал. Подобные выходки всегда сходят ему с рук.

Как бы то ни было, больше мама с папой о записке для Кентуэллов не упоминали, и мы с мелом добрались до школы без происшествий. На перемене я показала свою добычу Норе и Стелле. Мы отошли к кабинету музыки, куда в такой час обычно никто не заходит.