* * *

Констанца спала и не слышала, когда монахиня встала. Она вышла в общую гостиную и увидела что оба, тётушка и племянник, уже умытые и одетые по-дорожному, сидят за столом. Настоятельница улыбнулась: — доброе утро, Констанца. Мы решили, что ты можешь поспать немного подольше. Ну, раз уж ты встала, умывайся и садись завтракать.

— Девушка смущённо улыбнулась, пробормотала: — доброе утро, матушка Рамона, доброе утро, Ален! Нужно было разбудить меня, раз вы встали. Так нехорошо получилось, что я всех задерживаю…

Ален кивнул ей, внимательно глядя ей в лицо, а настоятельница снисходительно сказала: — ну, поспи, пока есть такая возможность. В монастыре мы с сёстрами встаём довольно рано. Когда ты присоединишься к нам, ты тоже привыкнешь рано вставать.

Наёмник нахмурился, остро глянул Констанце в глаза, на скулах выступили желваки. Она растерянно глянула на него, умоляя о помощи, но он молчал. Тогда девушка решилась: — матушка Рамона, простите меня, пожалуйста, но я не хочу в монастырь! — Та удивлённо посмотрела на неё, а Констанца, путаясь, торопливо говорила: — я не могу, матушка, я не готова,… мне кажется, во мне…нет…такой крепкой веры! Простите меня, прошу вас!

Ален откровенно с облегчением вздохнул и расслабился. Настоятельница с ласковой улыбкой на лице принялась убеждать Констанцу, что ей нужно просто решиться, со временем она привыкнет, а сейчас ей не хватает смирения и покоя в душе.

Опустив голову, та молча и упрямо смотрела в пол. Племянник решил вмешаться: — тётя Рамона, оставь Констанцу в покое. Давайте уже завтракать, я есть хочу!

Несостоявшаяся послушница благодарно взглянула на него и не смогла сдержать улыбки. Всё же он выглядел очень забавно в одежде монахини.

* * *

Они быстро прошли по тёмному двору, не встретив ни одного человека. Из монастырского храма доносилось пение множества мужских голосов. Карета ждала их с неизменным кучером на облучке. Констанца удивилась, что настоятель Михасий не пришёл их проводить, но Ален шепнул, что не надо привлекать к ним излишнее внимание. Они всего лишь путники, каких немало ночует в монастыре.

За воротами монастыря карета присоединилась к повозкам и телегам, едущим в сторону Ферренского лордства. Ехали медленно, обогнать попутчиков на узкой дороге было невозможно. К вечеру пересекли границу. Констанца выглядывала в окна кареты в надежде увидеть какой-либо пограничный знак, Но Ален сказал, что всем известно: деревня, которую они проехали не останавливаясь, принадлежит лорду Нежину. Сразу за ней начинаются земли лорда дар Феррена. Он с облегчением стянул с себя монашеское одеяние и остался в своей обычной одежде. но меч отсутствовал. Чёрные блестящие волосы по-прежнему были грязны. Констанца пожалела, что в монастыре отца Михасия им не удалось вымыться. Матушка Рамона сказала, что монахи моются в холодной воде, дабы усмирять плоть. Просить, чтоб её согрели, Ален не разрешил, не желая привлекать внимание монахов к гостям.

Освободившись от чёрного одеяния, наёмник с удовлетворением похлопал себя по бокам, а потом велел Констанце сесть напротив, рядом с матушкой Рамоной, которая опять безмятежно читала свою книгу.

Девушка пересела, наблюдая за мужчиной. Тот бодро поднял освободившееся сиденье и перво-наперво торжественно вытащил из ящика, находящегося под ним, свой тяжеленный меч. Затем извлёк тёплый плащ и повесил его на крючок под потолком, при этом, едва не свалившись к Констанце на колени. Карету трясло немилосердно. На дороге, видимо, стало свободнее, и кучер поторапливал лошадей.

О чём-то сосредоточенно думающий наёмник молчал, а настоятельница сказала: — ты уже можешь снять облачение, Констанца. Я заберу его с собой. — Та с недоумением посмотрела на монахиню:

— матушка Рамона, а вы…разве не едете в столицу?

— Нет, милая, я провожу вас до деревни и вернусь в монастырь, — она внимательно и ласково смотрела на девушку: — надеюсь, ты скоро приедешь ко мне. Помни, Констанца, это самое лучшее для тебя!

Констанца потупилась и ничего не сказала.

Путешественники почувствовали, что лошади свернули с дороги. Вскоре они увидели убогие домишки, крытые соломой. Кое-где в окнах мелькал огонёк свечи.

Карета медленно ехала по улице и, наконец, остановилась у дома, выглядевшего чуть лучше остальных. Попрощавшись с настоятельницей, причём Ален обнял тётушку, а она расцеловала его в обе щёки, наказав передавать от неё благословение родителям, наёмник и Констанца вылезли, с трудом распрямив ноги, и направились к воротам. Карета развернулась и уехала, а они остались на тёмной заснеженной улице. Девушке было жутковато. Она мёрзла в своём старом вытертом плаще, неизвестность пугала. Ален хмурился и молчал. Лишь после того, как он снова забарабанил кулаком в окованную железной полосой калитку, где — то в доме хлопнула дверь, заскрипел снег под тяжёлыми шагами. Под невнятное бормотание калитка распахнулась и перед ними предстала здоровущая тётка в больших мужских сапогах, небрежно наброшенной стёганой треконде и длинной складчатой юбке. Наёмник облегчённо вздохнул: — Ну, хвала Всеблагому, ты дома, Джен! Я уж подумал, что ты к очередному ухажёру убежала. — Он шагнул во двор, кивнув Констанце, чтобы следовала за ним. Женщина басом сказала:

— ты, Ален, всё надо мной смеёшься, а я тебя весь день жду, с тех пор, как лошадей привели. Мальчишка — то у тебя совсем замёрз. В баню пойдёте?

— Констанца запнулась и чуть не упала, а наёмник спокойно сказал: — это не мальчишка, Джен, это девушка. Ты сходи с ней, поможешь, что ли…

Женщина первой вошла в дом. Там жарко топилась печь, на большом, добела выскобленном деревянном столе в кованом подсвечнике горели четыре толстых свечи, а хозяйка с интересом посмотрела на Констанцу: — что же она у тебя такая заморенная-то? Гляди-ка, прямо прозрачная вся!

Девушка неловко улыбнулась: — данна Джен, я не заморенная, я вообще такая…не толстая.

Та укоризненно покачала головой. При свете свечей Констанца рассмотрела, что их хозяйка и впрямь была очень большой. На голову выше Алена, с грудью, возвышавшейся как две подушки, с широченными бёдрами и большими мужскими руками. А вот лицо очень миловидное, большеглазое. Полные яркие губы, точёный нос и толстая коса, уложенная короной вокруг головы. На вид ей никак не больше сорока.

Дом состоял из одной большой комнаты. У дальней стены стояла кровать совершенно под стать хозяйке: массивная, широкая, аккуратно застеленная ярким лоскутным покрывалом с горой пышных подушек в цветастых наволочках. Под окнами длинная лавка, на которую и сели гости. Несколько красивых сундуков разных размеров поставлены друг на друга. Сундуки расписаны яркими цветами, диковинными птицами и зверями. Ещё большой комод со множеством ящиков, громоздкий, внушительный, сверху прикрыт вязаной кружевной скатертью. Посередине комнаты печь с очагом. От неё пышет жаром, а на огне стоит чугунная жаровня и распространяет аромат тушёного мяса с приправами, от которого Констанца непроизвольно сглотнула слюну. Джен заметила, засмеялась: — Ален, вы как, сначала мыться и потом ужинать, или наоборот?