Шрифт:
Закладка:
Я делилась своим горем далеко не с каждым, но все равно слухи распространялись. Однажды я встречаю знакомую, которая борется с раком. Она лишилась своих роскошных локонов и теперь повязывает на голову цветной шелковый шарф. Признаюсь, что меня вдохновляют мужество и позитив, с которыми она идет по жизни. Она же говорит, что берет пример с меня. Я не считаю, что мы в одной лодке, и хочу, чтобы она об этом знала: между моим разбитым сердцем и ее сражением за жизнь есть большая разница, моя храбрость блекнет по сравнению с ее.
— Честно говоря, Лора, я бы сказала, что мы примерно в одном положении. Я не представляю, как бы выжила на твоем месте.
Я ошарашена. Конечно, неверность мужа — это страшный сон, но сложно поверить, что кто-то предпочтет смертельную болезнь супружеской измене. Когда рассказываю об этом своей близкой подруге, которая оправилась от рака много лет назад, она удивляется, но не соглашается со мной.
— Я понимаю, — говорит она. — Когда ты болеешь, есть план, как бороться с недугом. Ты обращаешься к специалистам, чтобы они помогли принять решение. В твоей ситуации четкой инструкции нет. Пусть тебя окружает океан любви и поддержка друзей, никто из них не сможет подсказать, что делать. Для многих людей неизвестность страшнее известного страха.
«Значит, дела плохи», — думаю я. Прежде я пыталась убедить себя, что мужчины (и женщины тоже, но в основном мужчины, будем честны) заводили интрижки с начала времен. Это происходит постоянно, и, возможно, проблема не так серьезна, как мне кажется. Стоит лишь посмотреть на нее в историческом контексте, и все как будто в порядке. Конечно, приятного мало, но иногда мне удавалось уговорить себя, что это просто досадная мелочь. Теперь окружающие только подтверждают мои самые страшные предчувствия: это не просто плохо, а еще ужаснее, чем я могла вообразить.
Когда делюсь с друзьями, они обязательно спрашивают: «Как ты об этом узнала?» Удивительно: они сопереживают мне и понимают, какую боль причиняют воспоминания, но тем не менее выпытывают всю подноготную. Я их понимаю и тоже им сочувствую. Им нужно удостовериться, что я совершила непоправимую ошибку или Майкл не оправдал многолетних ожиданий, — что угодно, лишь бы считать, что у них-то есть иммунитет. Обидно, когда эта их потребность одерживает верх над желанием защитить меня от необходимости заново пережить эту историю, но я все равно отвечаю.
Вот что я рассказываю.
Несколько недель, а может, месяцев, меня гложет мысль, что с Майклом что-то не так. Все двадцать семь лет совместной жизни он обычно извинялся первым, сразу после ссоры предлагал: «Давай дружить?» Он не дулся и поразительно быстро преодолевал личные и деловые разногласия. И вот он больше не приходит ко мне с предложением забыть о случившемся, а после самой пустячной ссоры злится все сильнее. Я встревожена и пытаюсь мягко вызнать, почему он все время на меня сердится. Он утверждает, что это совсем не так, просто у него завал на работе и он не хочет меня нагружать — я и без того каждый день в стрессе.
— Сама знаешь, как бывает, — объясняет он со значительным видом, и я киваю в ответ. Я и правда знаю. После аспирантуры он завел собственный бизнес. Все взлеты и падения случались на моих глазах. В один месяц мы тонули в непогашенных кредитах, в другой срывались в отпуск всей семьей. Так что я заминаю разговор.
Однажды вечером он забывает забрать Джорджию из школы. Я просто в ярости: все разошлись, а дочка сидела с разнорабочими и ждала, когда за ней придут. Дома Майкл начинает оправдываться еще до того, как я успеваю подобрать гневные слова.
— Прежде чем ты начнешь меня пилить, скажи сначала, случалось ли такое раньше, — возмущается он.
— Не случалось, но ты постоянно опаздываешь, когда забираешь ее, — отвечаю кратко.
— Я хоть раз забывал ее забрать?
— Не забывал, потому что я никогда не давала тебе такого шанса. Сегодня я не стала напоминать, потому что решила, что ты сам с этим справишься, и смотри, что из этого вышло.
Он просто сереет от злости и с пеной у рта бьет вилкой по кухонному столу. Осколок белого мрамора взлетает в воздух.
— Ты только что расколол стол, — спокойно констатирую я.
— Вот и отлично. Теперь каждый раз, когда тебе на глаза будет попадаться эта щербина, будешь вспоминать о своих невыносимых придирках и, возможно, дважды подумаешь, прежде чем снова открыть рот, — кричит он и вылетает из комнаты.
Дейзи, которая спокойно делала домашнее задание на диване в гостиной, обращает на меня испуганный взгляд.
— Что с ним такое? — спрашивает она.
— Он чувствует себя виноватым за то, что забыл забрать Джорджию, да и проблемы на работе.
Через несколько минут она снова произносит:
— Мама, как ты думаешь, у отца появилась любовница?
— Да ты что! Нет! — со смехом отвечаю я. — Он с нами-то едва справляется, откуда ему взять сил на тайные отношения? Поменьше смотри телевизор.
* * *
На следующее утро Майкл еще более холоден и враждебен. Я зову его в общую комнату, где разбираю почтовые завалы: может, поговорим, пока он не ушел на целый день? Он пристально смотрит на меня и глубоко вздыхает, затем резко закрывает двойные двери в комнату, чтобы нас не слышали.
— Все дело в том, — начинает он, выдержав паузу, словно перед решительным заявлением, — что я с тобой несчастлив.
Его слова тяжело виснут в воздухе. Майкл держится отстраненно и церемонно. Ничего общего с его привычным настроем, веселым и жизнерадостным. Хочется рассмеяться и предложить ему: «Ладно, заканчивай это представление, давай снова дружить». Но, как ни странно, он даже не улыбается.
— Не понимаю, — качаю головой.
— Мы почти не разговариваем и совсем не бываем вместе, разве что с детьми. Я несчастлив, — снова повторяет он.
Я предлагаю исправить ситуацию и проводить больше времени вместе. Он лишь глубоко вздыхает и качает головой.
— Лора, ты не понимаешь. Если бы мне пришлось дать оценку нашим отношениям
