Шрифт:
Закладка:
Ещё за рубль, невзирая на возражения Лёхи, я в ближайшей парикмахерской попросил сбрить его русую шевелюру, разрешив оставить лишь намёк на чёлку. Вшей и гнид, как ни удивительно, пожилой мастер, обладатель развесистых усов, на голове парня не обнаружил. Ну ничего, для профилактики всё равно бритая голова лучше заросшей…
Пуская клубы пара, паровоз с красной звездой на выпуклой «морде» подтащил к перрону вереницу пассажирских вагонов. Спустя несколько минут объявили посадку. Нам предстояло загрузиться в «счастливый» тринадцатый вагон. Лёха, до последнего не веривший, что мы вот так просто возьмём и уедем в Крым, буквально цвёл от счастья. Меня же порадовало, что нам достались места не в проходе, а две нижние полки «купе» — одна против другой. Но в то же время кольнуло тревожное предчувствие: показалось, будто в толпе провожающих мелькнуло знакомое лицо. Тот ли это парень, что был с Лютым, или просто похож? Мелькнуло и исчезло, поселив в моём сердце сомнение.
Нашими соседями по вагону стала весёлая компания комсомольцев с гитарой, а по «купе» — семья военного, который, как позже выяснилось, был откомандирован к новому месту службы в Харьков. Семья его состояла из миловидной супруги и пацана, с виду ровесника моего Лёхи. Гляди ты, «моего»… Ну, по легенде он и есть мой сын, надеюсь, до конечного пункта ни у кого из посторонних вопросов по этому поводу не возникнет. Мы и с Лёшкой договорились, что он будет называть меня папкой, а я его сыном. И что он у меня один, о сёстрах пока придётся забыть.
Лёха и Серёга, как звали сына майора РККА, быстро нашли общий язык, и ещё не успели мы отъехать от Курской, как они принялись с воплями носиться по вагону. Майора величали Степаном Фёдоровичем Кузнецовым, а его молчаливую супругу — Вероникой. Сам он называл её Никой. Семейство военного занимало две верхние полки в нашем закутке и ещё одну верхнюю в проходе напротив. Билеты они купили после нас, поскольку буквально днём майору позвонили и приказали выезжать уже сегодня, а не через три дня, как они планировали. Будучи джентльменом, я тут же предложил Нике поменяться местами, та было замялась, но в итоге благодаря моей настойчивости обмен состоялся.
За окном замелькали деревянные дома окраины Москвы. Обладатель двух золотых галунов в красных петлицах распоясался, впрочем держа возле себя портупею с кобурой, и из чемодана выставил на стол полулитровую бутыль с самодельной пробкой и чуть замутнённым содержимым. Следом на столике появились съестные припасы в виде стандартного дорожного набора: жареная курица, варёные яйца, огурцы и помидоры, похоже позднего сбора, перья лука, соль и хлеб. Я было дёрнулся выставить с внутренним вздохом пару банок каши с тушёнкой, но майор махнул рукой:
— Не надо, уберите, Василий Матвеевич, вам ещё пригодится. Мы не последнее выставляем. Ну что, за знакомство? — улыбаясь, предложил он.
В общем, до самых сумерек просидели, майорская жена тоже пригубила вполне неплохого самогона от какой-то тёти Клавы. Пацаны, чуть перекусив, отправились слушать, как комсомольцы, отправившиеся на Украину с какой-то агитационной миссией, распевают песни под уже порядком расстроенную гитару.
— А вы, значит, в Судак путь держите? — спросил майор, смачно хрумкая огурцом.
— Туда, к родне в гости. На работе отпуск дали, вот решили в бархатный сезон к морю съездить.
— А жена что?
Я тяжело вздохнул, с грустью глядя в стол:
— Нет её, в прошлом году схоронили.
— Извините…
— Да не стоит, жизнь — такая штука, что неприятности могут поджидать в любую минуту. Хотя случаются и приятные моменты. Вон — один из них, — с улыбкой кивнул я в сторону пробежавшего по коридору Лёхи.
— Это да, дети всегда кстати, — тоже улыбнулся майор и тронул жену за руку. — Мы вот с Никой ещё одного ждём через полгодика. Она девчонку хочет, я не против. Пусть будет девчонка, Аней назовём, в честь моей бабушки.
Ника тоже улыбнулась, переглянувшись с мужем и положив свою ладонь на его. Ну хоть кто-то счастлив в этом мире. И хорошо, что майор и его жена не знают о грядущей войне, на которой, вполне вероятно, этому вполне положительному человеку Степану Фёдоровичу Кузнецову придётся сложить голову. Кто знает, вдруг и мне доведётся с оружием в руках защищать Родину. И даже сложить голову на ратном поле. Всё ж лучше, чем быть глупо расстрелянным.
О себе я старался много не говорить, чтобы потом не запутаться. Сказал лишь, что работаю на чаеразвесочной фабрике и вот решили в отпуск смотаться с сыном к родне в Крым. Кузнецов тоже не слишком распространялся о своей работе, его вообще больше интересовала международная обстановка.
— Вот в прошлом месяце мы заключили договор о ненападении с гоминьдановским Китаем и даже отправляем военную помощь для борьбы с Японией. Не знаю, не знаю… Гоминьдановцы же против коммунистов выступают, выходит, наши противники. Конечно, наверху виднее, там знают, с кем и когда дружить, если так решили, значит, так выгодно СССР. А вы как считаете, Василий Матвеевич, правильно мы поступили?
— Я, Степан Фёдорович, линию партии не обсуждаю. А то такие сомнения могут нас завести совсем не туда, куда надо. Вы правильно сказали, там, — я показал глазами в потолок, — сидят не дураки. Опять же, Китай — своего рода прослойка между СССР и профашистской Японией, и эту прослойку поневоле придётся поддерживать. Ни к чему нам враг у ворот.
— Это точно, с какой стороны ни глянь — окружены врагами. И каждый норовит устроить нам какую-нибудь пакость. Но нас голыми руками не возьмёшь, сейчас Красная армия совсем не та, что была ещё десять лет назад. У нас уже есть несколько танковых корпусов. Об этом писали и в газетах, — добавил майор, видимо опасаясь, как бы я не подумал, что он выболтал засекреченную информацию.
Между тем Ника принялась сворачивать остатки еды в газету «Красная звезда», причём с портретом Сталина на первой полосе.
— Ника, ты что делаешь?!!
Бедняга аж вздрогнула от возмущённого шёпота мужа.
— Что случилось, Степан?
— Ты посмотри, куда мусор заворачиваешь!
— Ой, и правда, это же товарищ Сталин.
Оба испуганно посмотрели на меня, но я отвернулся к окну, сделав вид, что глазею
