Но это, конечно, было абсолютно бессмысленно. Я даже просил Льва проехать на красный, но он сказал, что нельзя.

- В экстренных случаях можно, - спорил я.

- Ты же не рожаешь, - только и ответил он.

- Папа, я хуже, чем рожаю! – с отчаянием выкрикнул я.

Но он всё равно не поехал на красный. Какой принципиальный.

По дороге я искал рейс Нины в интернете. До вылета успевали спокойно, но регистрация открывалась через пять минут. А мы стояли в пятнадцати минутах от аэропорта в пробке, которая могла занять у нас десять минут. Я никогда в жизни ещё так много не считал.

- Мы не успеем, - отчаянно сказал я.

- Может, она не сразу пойдёт регистрироваться, - утешал меня Лев.

- Обычно все сразу идут… Чего тянуть, если ты уже там?

- Мало ли, - пожал плечами Лев. – Это же девочка. Вдруг ей надо припудрить носик.

- Папа! – возмутился я. – Она не пудрит носик! Она феминистка!

- Ну извини.

Мы приехали в аэропорт, когда регистрация была открыта уже как несколько минут. Я позвонил Нине – она опять не ответила. Обошёл всю часть аэропорта, доступную для тех, кто никуда не летит – не нашёл её. Позвонил ещё три раза – бесполезно.

Отчаявшись, начал подходить к женским туалетам, ждать, когда оттуда выйдет какая-нибудь тётенька, после чего спрашивал:

- Здрасте, вы не видели там девочку с зелёными волосами?

Женщины почему-то вздрагивали, но отвечали, что не видели.

Я снова позвонил (она снова не ответила), и я ещё раз обошёл аэропорт – оба этажа. В конце концов, я так долго бегал туда-сюда, что регистрация на её рейс окончилась, и мне ничего не оставалось, как просто вернуться ко Льву – он ждал меня на первом этаже на металлической скамейке.

Я бухнулся рядом. Мы молча сидели минут десять, пока я не спохватился:

- Тебе же на работу надо!

- Никуда не денутся…

- Умрут же.

- Без меня не умрут, - заверил он.

- Тогда лучше не приходи, - пошутил я вяло. – Пускай живут.

Лев улыбнулся – тоже устало. Сил не было ни на что.

Когда приехали домой, у подъезда встретился с Лётой. Лев прошёл вперед, а меня она окликнула:

- Ты успел?

Дура, уже обо всём в курсе. Я покачал головой.

- А ты звонил? – снова спросила она.

- Она трубку не брала.

Помолчав, будто размышляя – сказать или нет, Лёта произнесла:

- У неё номер сменился.

- Откуда ты знаешь?

- Мне Жора сказал. Я попросила у него новый.

- Тогда дай мне, - потребовал я.

Лёта показала язык:

- Ага, а ты мне что?

- Ничего.

- Фигово ты сделки заключаешь.

Я сердито выдохнул:

- Ладно, что ты хочешь?

Подумав, или сделав вид, что подумала, Лёта ответила:

- Ладно, я сегодня добрая – бери так! – и сунула мне в руку бумажку с новым номером.

Хоть что-то хорошее за день…

Но так или иначе, мы уезжали через две недели, а я не успел попрощаться с Ниной перед тем, как не увижу её больше никогда. Но её это, похоже, мало волновало. Улетела в путешествие с этим Костиком, придурком таким, а про меня и думать забыла. Зачем тогда целовала?

Все девчонки такие ветреные?

[16]

По квартире приходилось перемещаться мимо сумок и коробок – мы с Мики перепрыгивали через них на спор: кто дальше. Это было весело. Остальное было не весело. Я не хотел уезжать, я думал о Нине и четырёх часах между нами.

Питер – это четыре часа на самолёте. Даже немного меньше. Они проходят быстрее, чем школьный день. Четыре часа – это два занятия у Зои Григорьевны подряд. Это как тридцать четыре раза подряд без перерывов сыграть пятую симфонию Бетховена. Это не очень много.

Когда я думал об этом, то мне казалось, что Нина рядом.

А когда я думал о Канаде, то Нина становилась бесконечно далеко. Чтобы добраться из Ванкувера до Петербурга понадобится один день восемнадцать часов и тридцать пять минут с пересадкой в другом городе. И денег больше раза в три. Она ко мне не прилетит, а меня к ней не отпустят – это я знал точно.

Потому что она не отвечала на мои сообщения и звонки. Я писал ей на новый номер, но не получал ответа.

«Нина, как у тебя дела?»

«Нина, у тебя всё в порядке?»

«Мне жаль, что мы не попрощались»

«Я скучаю по тебе»

«Почему ты молчишь, я чем-то обидел тебя?»

Ну, и всякую такую чушь. Первые дни, как она уехала, почти каждый час что-то писал, а потом Мики сказал:

- Слушай, надо иметь гордость.

И я начал писать только каждые два часа.

В общем, что бы я ни делал, у меня не получалось до неё достучаться. Я даже спрашивал у Жоры, всё ли у неё хорошо, а он послал меня в жопу.

Мне казалось, что с переездом в Канаду я потеряю Нину навсегда. И по квартире стояли коробки, которые неумолимо напоминали об этом.

Я хотел, чтобы кто-нибудь спросил меня, не свихнусь ли я, но это никому не было интересно. Впрочем, я знал, что у меня не хватит сил на такие выходки, как у Мики. Особенно сейчас, когда я знаю, что жизнь бывает нормальной. В детдоме я бы запросто повесился, но в семье это сложнее.

Мы брали с собой минимум вещей. Большую часть паковали, чтобы отдать в детские дома или в какой-нибудь благотворительный фонд. Мне кажется, родители подсознательно готовились к тому, что кто-то из нас сорвёт поездку, и им не хотелось потом бесконечно долго разгружать вещи обратно. Многое оставалось нерешенным – что делать с квартирой, с мебелью, с бабушкой, которая хоть и ссорилась со Славой, но оставалась теперь в России одна. У меня было ощущение, что мы будто бы только временно покидаем квартиру – как в отпуск.

Мы начали выносить чемоданы на улицу. Точнее, родители начали, а я, пользуясь тем, что самый слабый из всех, просто сидел на лавочке у подъезда и ждал. Мимо проходили люди, которые даже не подозревали о том, какое горе у меня происходило прям в тот момент. Я смотрел им вслед и думал: наверное, идут на работу, а