— Мель, — Мия опустилась на предложенное место, взяла в руки маленький ножик и, достав из полотняного мешка репу и несколько морковин, принялась их чистить.

— Мою бабку так звали. Хорошая она была, да ток сварливая. Всё ворчала да ворчала, да и поварёшкой двинуть могла. Ты-то, я гляжу, тоже девка боёвая, — он кивнула на лежавшую рядом с Мией саблю.

Она только рассеянно пожала плечами, но ничего не ответила. Не посвящать же случайных попутчиков в суть своих занятий.

— Так всё верно, дядюшка! Опасно путешествовать в одиночку да без оружия, тем более девице, — Вик тоже присоединился к приготовлению похлебки, сначала засыпал в котёл какой-то крупы, а затем достал из одной из сумок большой кусок солонины и принялся мелко её нарезать.

— И то правда.

— А вы чем занимаетесь?

— Мы-то? Да мы вот… Ездим от города к городу, показываем вот… Эй, Олли! — старик свистнул развалившемуся на другом одеяле мальчишке. — Ну-ка покажи Мель, что ты умеешь!

Олли, в ожидании ужина жующий сырую морковину, выплюнул огрызок, вскочил и подтянул штаны. Низко и несколько преувеличенно поклонившись, он вдруг сильно прогнулся назад, едва ли не сложившись пополам, упёрся ладонями в землю, а потом опустился ещё ниже, уже на локти, прогибаясь всё сильнее и сильнее, становясь похожим на какое-то живое колесо. Голова его проскользнула между расставленными ногами, и оказалось, что он уже лежит на траве, опираясь на неё шеей и грудью, а пятками сжимает свои уши. Олли засмеялся и помахал Мие рукой, а потом поднял ноги и широко развёл их над головой.

— Наш Олли навроде мальчика без костей, так его кой-где называют, — старик закинул нарезанные уже овощи в кипящую воду, вытер руки об рубаху и вдруг потянулся к Мие, — а у тебя, дочка, я смотрю, в ухе что-то застряло.

Не успела Мия обернуться, как мозолистые пальцы дотронулись до мочки уха, а вместе с ними её коснулось и что-то металлическое и холодное. Наверно, при других обстоятельствах она бы испугалась, а может, и за саблей или кинжалом потянулась, но не в этот раз — потому что уже в следующий миг дядюшка Гейб махнул у неё перед носом серебряной монеткой, поблёскивавшей между пальцами. Помешивавший кипящее в котле варево Вик хохотнул, Мия тоже рассмеялась. Удивить её подобными фокусами было сложно, но вида она не подала и принялась охать и округлять глаза, когда монетка исчезала то во рту, то в ухе, то просто будто испарялась из разжатого кулака старика.

Солнце уже зашло, и на полянку опустились сумерки, а над котлом поднимался пар столь ароматный, что рот не уставал наполняться слюной. Вик сбегал к телеге и принёс деревянные плошки, по которым разлил похлебку тяжёлым черпаком.

— Где вы этому научились, дядюшка Гейб? — Мия приняла свою порцию похлебки из рук Вика и отломила кусок от хлебной краюхи, которую до этого достала из своих седельных сумок и вместе с сыром предложила попутчикам.

— Фокусам-то? Да так… В армии дело было, — казалось, старик хотел ещё что-то сказать, но замер и опустил взгляд, словно всматриваясь во что-то на дней плошки.

Над костром воцарилась тишина, и было слышно лишь, как журчит ручей и иногда где-то вдалеке ухает ночная птица.

— Был у нас один парнишка, звали его… — отхлебнув немного супа, всё-таки продолжил старик, — запамятовал я, как его звали. Мы тогда в Вертвейле стояли, а там, дочка, скука смертная была. Днём-то нас всякой военной премудрости учили, алебардой там махать иль ещё что. А по вечерам вот… как могли развлекались. Так вот парень тот… Он, кажись, из Портамера был. Я так думаю, он там кражами промышлял, пока его в рекруты не загребли. Меня-то прям с дома забрали, мы с жинкой и детишками тогда южнее Вертвейла жили, на берегу Квенты. А его вот, прям с улицы. Он вот нам и показывал, а я и научился.

Старик поставил плошку на землю и показал, как будто он отрывает себе палец, а потом сложил руки таким хитрым образом, словно бы фаланга его большого пальца могла сама двигаться по ладони. Мия засмеялась, отставила плошку и попробовала сделать так же. Дядюшка Гейб чуть подправил положение её рук, и на третий-четвёртый раз у неё уже вполне сносно получилось. Сидевший напротив Вик одобрительно заулыбался и захлопал в ладоши.

— А ты, дочка, молодец, ишь хваткая какая.

— А где сейчас тот парень? — она допила оставшийся на дне плошки суп одним большим глотком и кусочком хлеба принялась подбирать остатки со стенок.

— Так убило его. Мы ж полгода в Вертвейле маялись, а потом-то нас послали эту… столицу ихнюю брать. Там-то вот… д-а-а… — старик снова замолчал, пристально рассматривая свою уже остывшую похлебку.

Мия подчистила плошку, доела хлеб и обтёрла рот рукавом рубахи. Олли, давно съевший свою порцию, растянулся на одеяле и тихонько сопел во сне.

— Поганая то война была, вот что я тебе скажу, дочка. — после долгой паузы сказал старик.

— Так какая война не поганая, дядюшка? — перебил его Вик.

— И то верно, да только что тебе, сопляку, знать-то об этом. Вы-то, ребятишки, войны не видели, да и упаси вас Мальтерия, и не будет её на вашем веку, — тут старик осёкся, поджал губы и с опаской глянул на Мию, но она в ответ чуть улыбнулась и коротко кивнула.

Так-то с незнакомцами не принято было о вере говорить, тем более первым признаваться, что старым Богам верность хранишь. Допив наконец свою похлебку, старик вытер рот рукавом и продолжил:

— Война это вам не игрушки, детки. Когда вот эти их… как их там, снаряды их магицкие прям над головой рвутся да пули свистят… А нам ведь даже энтих аркебузов и не дали, мол, на всех не хватает. Вот так, с саблями да с жопами голыми, прости, дочка, на стены и лезли. В нас вот одним этим снарядом попали, так я-то выжил только оттого, что меня трупами да ногами оторванными засыпало. С тех пор у меня одно ухо и не слышит. А так почти все, с кем в вертвейлских казармах дурью маялись, все там и полегли. Я-то думаю, что меня Мальтерия уберегла, я ей всю войну только и молился. Мы с жинкой-то до того в церкву ходили, вроде как Длани верны были, да только, как нас в пекло отправили, я вот… А у нас в полку ведь капеллан был, всё нам лбы маслом этим вонючим мазал, да только, как