— Ильяс Александрович, а вы... — начал я, но не смог продолжить. Он снова отвлекся от своих мыслей, и в его глазах мелькнула тень печали.

— Лучше позже, пацан. — грубовато ответил он и снова погрузился в свою тишину.

Я не хотел его обидеть и молча вернулся к книжным полкам.

Зелёный чай неспешно убывал из заварника, как и кипяток, но я всё продолжал изучать обширную библиотеку ликвидатора. Старые, пожелтевшие книги в кожаных переплетах расположены на полках в беспорядке, словно в каком-то магическом лабиринте. Я не мог отвести от них взгляда, словно загипнотизированный их тайнами. В них явно записаны древние заклинания, чары по колдовству, рецепты отваров и зелий. Эти книги буквально на вес золота, и я вовсю просвещался, запоминая особенно заковыристые на зубок.

У меня имелись ощущения, что я не просто читаю книги, а впитываю мудрость и знание многих поколений волшебников и колдунов. Словно я открываю двери в запретный мир, мир волшебства и чудес, который всегда манил меня и притягивал к себе.

В комнате было тихо, только шуршали страницы книг и негромко тикали часы на каменном камине. Казалось, что время в этой комнате течет по-другому, оно медленно и неумолимо, но в то же время почти незаметно.

Но вдруг в комнате появилась Ви. Она была тихой, спокойной и загадочной, как и сама эта комната. В руках у нее была тарелка с печеньем, явно домашним. Сделал я вывод по идущему от них пару. Так ничего и не сказав, девушка просто ушла, оставив меня в компании печенья, которым я сполна и насладился. Печенье было овсяным, мягким и сладким, с нежным вкусом шоколадной крошки поверх.

Однако я не мог оторваться от книг, и печенье было просто отличным дополнением к полученным знаниям. Я уже представлял, как использую новые заклинания и чары в своей практике, как помогу людям и сделаю мир немного лучше. Улыбнулся, смотря на пожелтевшие страницы книг. Ибо буквально был в раю, в мире знаний и волшебства, и ничто не могло меня огорчить.

Вскоре чай подошёл к концу, как и печенье, и мне ничего не оставалось, кроме как покинуть столь уютный мне кабинет. Я встал, потянулся и почувствовал лёгкую тяжесть в голове от всей этой информации, которую я впитал. Но она оставалась приятной, словно сладкая ностальгия по давно забытому миру. Я поправил несуществующие очки зазнайки и посмотрел на часы. Уже поздно. Время шло к вечеру, и мне надо куда-то идти на ночлег. Возможно, про меня просто забыли?

Но не успел я сделать и шагу, как столкнулся в коридоре с Виктором. Он стоял около оконного проема, как незаметный призрак, вынырнувший из тени. Он задумчиво раскуривал папиросу «Беломорканал», медленно вдыхая лёгкий дым, который окутывал его туманным облаком, словно создавая атмосферу тайны.

Его лицо было полузатемнено дымной вуалью, но я мог разглядеть в его глазах загадочный блеск, словно отражение того огня, который горел в его душе. Виктор немного похож на старого волшебника из сказок. Тех самых темных и никем не отцензурированных.

В тишине коридора слышно только легкое шуршание бумаги от папиросы и негромкий щелчок старенькой «ЗИППО», которая высекала искру в попытке зажечь новую цигарку для «тёмного мага», что управлял всей этой сворой магических ликвидаторов.

Я остановился, не решившись нарушить его мыслительный процесс, и только молча смотрел на него. В его образе имелось что-то привлекательное, манящее, то что заставляло меня чувствовать себя маленьким и беспомощным. Как и, впрочем, и со всеми другими ликвидаторами, но здесь явно что-то иное.

Заметив меня, Виктор лишь скупо кивнул и поманил вслед за собой, так и не закурив. Папироса "Беломорканала" осталась нетронутой в его руках, словно он забыл о ней, погрузившись в свои мысли. Я не решился спросить его о том, что происходит, и просто пошёл за ним.

Мы шли молча по длинному темному коридору, который украшали сотни портретов людей в форме и различных шинелях. Они висели в беспорядке, словно каждый из них пытался привлечь к себе внимание, но в то же время создавали ощущение единства. Казалось, что эти портреты наблюдают за нами, следя за каждым нашим шагом и готовясь в любой момент ожить и заговорить.

В их глазах имелось что-то нечитаемое, что-то такое, что заставляло меня чувствовать себя неуютно. Они смотрели на меня с немым укором.

Некоторые из портретов уже почти неразличимы от времени, но в них еще можно увидеть резкие черты лиц и строгие взгляды. Другие же, напротив, сохранились в отличном состоянии, с яркими цветами и деталями одежды. Но все они явно объединены одной чертой: в их глазах читалась та же непоколебимая решимость, та же загадка, что и в глазах Виктора.

В этих портретах оставалось нечто завораживающее, что заставляло меня вновь чувствовать себя маленьким и беспомощным. Я не знал, кто эти люди и чем они занимались в жизни. Но я ощущал, что они были непростыми людьми с богатой историей и тайнами, которые унесли с собой в могилу.

Я не хотел смотреть на эти портреты, но не мог отвести от них взгляда. Они гипнотизировали меня, заставляли чувствовать себя неуютно.

— Ты знаешь, что в этих стенах хранится много тайных знаний? — неожиданно проговорил Виктор, нарушив тишину. Его голос, хотя и спокоен, но всё же пропитан особым весом, как будто он проговаривал какие-то древние заклинания. — Много секретов. Много историй, — добавил он, и в его голос вкралась неразгаданная грусть, словно он вспомнил о чем-то печальном, о чем-то важном.

Он остановился, повернувшись ко мне лицом, и его глаза засверкали в полумраке коридора.

— И со временем к этим картинам добавится и твой портрет, если удостоишься чести. — последнее слово эхом разнеслось по коридору, и в тот же момент портреты людей в форме и различных шинелях, словно ожив, синхронно отдали честь, выказывая солидарность с главой ликвидаторов.

Я вздрогнул от неожиданности. Это выглядело не просто странно, а чертовски жутко. В этом жесте имелась ощутимая сила, не виданная мной никогда раньше. Эти портреты не просто висели на стенах, они являлись частью чего-то большего, неразгаданного.

— Все эти портреты... — произнёс я, не зная, что еще сказать. Ибо не мог понять, что он имеет в виду.

Виктор молча кивнул, и в его глазах мелькнуло что-то.

— И помни, ты теперь не