Шрифт:
Закладка:
Сердце отбивало маршевую дробь. Руки потянулись к объекту вожделения. Она сдалась без боя — издала обреченный вздох и утонула в его объятиях. Он чуть не заорал от радости — не пошли на пользу папины нравоучения! Яростно начал целовать заспанные глаза, припухший рот, крепко прижал к себе дрожащее тельце, чтобы не передумала.
— Подожди, — она стала выкручиваться. — Я не должна этого делать, отец такого про тебя нарассказывал… Если это правда хотя бы на треть… Он советовал не подходить к тебе на пушечный выстрел…
Так и есть, отец плохого не посоветует… Голова кружилась от желания, он осыпал девушку поцелуями. Слабели душа и разум. Алена капитулировала окончательно. Тела их сплелись, ослабла завязка на халате. И вдруг девушка отшатнулась, замерла, глаза испуганно заблестели. Не все еще чувства растеряла. К двери снаружи кто-то подходил, прогибались половицы. Павел чуть не выругался: Егор Тарасович, вы, мягко говоря, уже достали!
— Алена, ты спишь? У тебя там что-то упало… — Он мялся за дверью, колебался — нужно ли входить? Все же решился, взялся за дверную ручку. Павел завертелся, спрятаться абсолютно негде! Даже под кровать не залезть, потому что просвета нет!
— Туда, — прошептала Алена, отступая к кровати. Дверь открывалась вовнутрь. Как ни крути, единственный шанс. Павел метнулся, куда сказали, прижался к стене. Дверь распахнулась и чуть его не сплющила. Майор задержался на пороге. Он явно выпил еще — запашок ощущался сильнее прежнего.
Алена уже лежала в кровати, укрытая одеялом.
— Папа, ну что такое? — Она усердно хрипела, изображая заспанную.
— Упало у тебя что-то, — повторил майор.
— Ночная ваза, папа… — Павел стиснул зубы, чтобы не засмеяться. — Все в порядке, давай спать…
Ваншенин помялся еще — очень уж хотелось войти. Вот бы получилась новая «встреча на Эльбе»! Но Алена засопела. Отец поколебался, покряхтел и… закрыл дверь — слава богу, с другой стороны!
Алена продолжала сопеть. Болдин не шевелился — прилип к стене. Ваншенин постоял немного у двери, потом побрел прочь — видимо, в бутылке еще оставалось. Он что-то бормотал себе под нос, заскрипели ступени, ведущие вниз.
Струйка пота скользнула по спине. А в желудке что-то клокотало, рвалось наружу. Глаза привыкали — проявлялись очертания кровати. Алена откинула одеяло, но не вставала, ждала.
— Эй, прилипший, плохо соображаешь по ночам?
Голова пошла кругом, Павел оторвался от стены, сделал несколько шагов. Смутно помнилось, как стаскивал с себя одежду, как вылезал из брюк. Алена шипела, чтобы не прыгал, как ныряльщик в воду, кровать имеет вредное свойство скрипеть… Пропало все лишнее, остались лишь два сплетенных туловища. Накрыло с головой — и даже новое явление грозного отца не привело бы в чувство. Алена льнула к нему, подавляла стон, тихо, заразительно смеялась. Время и пространство превратились в спираль и пропали.
Выбирались долго, шикали друг на друга, чтобы не шуметь, глушили смех. Алена оказалась не девочкой, но он на это и не рассчитывал: все-таки четыре года училась в институте. А интим вне брака партия хоть и не приветствовала, но допускала… Павел лежал на спине, приходил в себя. Алена обвилась вокруг него, рисовала что-то пальцем на его плече. Тихо засмеялась.
— Вот и просто поговорили…
— Да, не рассчитали, — согласился Болдин и чмокнул ее в лоб. — Ты — чудо, ты знаешь об этом? Ты лучшее, что со мной происходило, и это правда.
— Ты хитрый, знаешь, как забраться девушке в душу, — Алена сокрушенно вздохнула. — Не знаю, что на меня нашло. Дура, наверное. Только не говори, что все, что рассказывал о тебе отец, — неправда.
— Во-первых, — Павел на всякий случай обнял ее, — мне трудно судить, поскольку не знаю, что именно он говорил. Но уверен, что львиная доля — вздор и чушь. Во-вторых, в минувшую историческую эпоху мы с тобой еще не были знакомы. У тебя ведь тоже были мальчики?
— Один, — подумав, сообщила девушка. — Это было давно.
— …И неправда, — улыбнулся Павел. — Не будем об этом, хорошо?
Эта девушка притягивала. Он терял от нее голову. Все, что было в прошлом, становилось мутным и пропадало. Ощущения были необычные — это следовало признать. Желания уйти не возникало — да его и не гнали. Они опять целовались, гладили друг друга, начинали с легких прикосновений. Кружилась голова, отсекалось все лишнее… Потом говорили ни о чем, несли вздор, Алена доверчиво льнула к нему, продолжая рисовать на плече загогулины.
— Ну все, иди, — прошептала она неохотно, когда минутная и часовая стрелки встретились на цифре «два». — Завтра суббота, но отец работает и вас, наверное, погонит на работу.
— Погонит, — согласился Павел. — Работа такая, что выходные неуместны. Может, еще полчаса?
— Смотри, втянешься, — пошутила Алена. — Давай, исчезай, Паша, хорошего помаленьку. А то я к тебе привыкну, а потом будет очень грустно. Не забывай, что на следующей неделе я уезжаю, начнется новый учебный год, к счастью, последний…
— Но Смоленск — это ведь ближе, чем Альфа Центавра? Девяносто километров, я пригоню из Москвы свою машину, буду приезжать к тебе каждый выходной…
— Ладно, не говори «гоп», — она со смехом стала выталкивать его из кровати. — Иди, Паша, пока отец ничего не заподозрил. Слезай аккуратно, не забудь убрать лестницу. И не думай, будто я полностью проигнорировала его слова о твоих столичных похождениях. Не нужно было тебя сюда пускать… Не понимаю, что со мной: веду себя, как последняя влюбленная дура… Ведь знаю, что это ничем хорошим не закончится…
— Это никогда не закончится, — он осыпал ее прощальными поцелуями. — Странно звучит, но я это чувствую. Не буду оправдываться за прошлое, его уже нет… Подожди, но мы же еще увидимся?
— Да, на лавочке в парке, я буду с томиком Тургенева… — она приглушенно засмеялась. — Не знаю, Паша… Конечно, увидимся… Но уже не так, как сегодня, это слишком опасно. В воскресенье вечером приходи на озеро, погуляем, поговорим. Я ничего о тебе не знаю, проходимец ты эдакий. И за что мне такое наказание…
Алена наконец столкнула его с кровати, но риска нашуметь уже не было — отец спал. Одевался Павел с неохотой, а она лежала перед ним в отблесках лунного света, натянув одеяло на подбородок, чтобы не соблазнять. Он нагнулся, поцеловал
