Шрифт:
Закладка:
– Да пусть они этот лендлиз себе в одно место заткнут вместе с ихней тушенкой! – с непередаваемым пренебрежением парировал Стас.
– Двоечник! – заорал членкор. – Не с «ихней», а с «их тушенкой»! Немедленно покиньте мой кабинет, иначе я не знаю, что с вами сделаю! Вон отсюда!!! Во-о-о-н!!!
С достоинством зашагав к двери, Стас не смог отказать себе в удовольствии бросить на ходу пренебрежительное «х-ха!», после чего его собеседник, пышущий раскаленными эмоциями, начал шарить по карманам в поисках валидола.
…Разумеется, Крячко пересказал (и то скороговоркой!) только какую-то часть своих споров с Фуклюниным. На полное изложение всей их «научной» беседы не хватило бы нескольких часов. Но и услышанного было достаточно, чтобы Лев от души рассмеялся, представив себе сцену их «трепетного» прощания.
– Вот такие игорянцевы-фуклюнины и подрезают, как только могут, крылья нашей науке… – с досадой в голосе констатировал он. – В конце девятнадцатого века такие же «всезнайки» не позволили Можайскому доработать самолет. Вроде того, он тяжелее воздуха, а потому летать не может. Ну и? Потом догоняли, копируя французов и американцев. Кстати, об Игорянцеве. Вот, почитай его досье…
Пробежав глазами присланный Льву материал, Станислав не совсем печатно выразился, после чего добавил:
– …Ну, по нему и видно было, что еще тот фруктяра! Да, может быть, Рябинин в чем-то и ошибается, но он правильный, честный мужик, душой не кривит. А эти… Что о них сказать? Завзятые русофобы и проамерские подхолуйники… Уж Кимревич и то смотрится приличнее. Ну что, поехали к Платонову?
…Доктора, к которым приятели обратились с просьбой разрешить им пообщаться с профессором Платоновым, ошалело вытаращились на этих двоих, по которым (с их точки зрения) явно плакала психушка. В самом деле! Человек, может быть, доживает последние минуты в этом бренном мире, осмысливает уже, по сути, ушедшую жизнь, подводит какие-то итоги, так сказать, «беседует с ангелами», а два опера из угрозыска желают его допросить. О-хре-неть! Они кто – идиоты или садисты?!
– …Господа оперуполномоченные, хоть стреляйте, но я не могу позволить вам омрачить последние мгновения жизни великого ученого своими расспросами и, я бы даже сказал, моральным террором! – с патетической дрожью в голосе категорично объявил им заведующий отделением. – У вас есть хоть капля совести? У вас есть хоть кроха понимания того, что существуют в мире определенные табу, которые не позволено нарушать кому бы то ни было?
– Слушай, Склифосовский, ты сам-то хоть понял, что сказал? – неожиданно перейдя на «ты», поинтересовался Стас, окидывая доктора неприязненным взглядом. – Что ты несешь нам эту свою «высоконравственную» чушню, которая гроша ломаного не стоит? Ты знаешь, что мы расследуем? Убит человек, которому бы еще жить да жить. Украден бесценный палеонтологический артефакт, который может быть вывезен за пределы России. А ты тут разгунделся про какие-то душеспасительные муси-пуси. Откуда ты знаешь, что наш с ним разговор для него окажется чем-то огорчительным?
Даже закашлявшись от неожиданности, врач попытался выдвинуть свои возражения:
– А с чего вы взяли, что именно профессор Платонов может вам дать информацию о том, кто совершил преступление? Вы еще скажите, что убийство и похищение было совершено под его руководством!
Окинув его саркастичным взглядом, Лев покачал головой:
– Беда, если человек, не имея капли представлений о каком-то предмете, берется об этом рассуждать и строить из себя самого умного. Вы изображаете из себя некоего супергуманиста, отстаивающего покой, как я понял, уже умирающего, не понимая: для уходящего из этого мира человека главное не тошнотворный монастырско-больничный покой, а возможность даже в последние минуты жизни кому-то помочь, кого-то спасти, совершить последнее доброе дело. Разумеется, надо быть полным идиотом, чтобы подозревать профессора Платонова в причастности к расследуемому нами преступлению. Но каким же надо быть кретином, чтобы не понять: нам нужна подсказка о том, кто может стоять за этим преступлением. Как человек необычайно разносторонний, он может это знать. Поэтому сделаем так: вы сейчас зайдете к профессору и узнаете у него, согласен он с нами увидеться или нет. Если скажет «нет», мы немедленно уходим.
– И еще! – Крячко одарил врача тигриным взглядом. – Не вздумай схитрить, гражданин Склифосовский! Если он скажет «да», а ты сообщишь нам «нет», я это просеку в один миг. Со всеми вытекающими для тебя очень неприятными последствиями!
– Не надо меня пугать – я не из пугливых! – выпятив грудь, объявил завотделением.
– Зачем пугать? Сейчас мы решим вопрос о встрече с профессором через прокуратуру, а вы автоматически окажетесь в числе подозреваемых в причастности к убийству и хищению! – доставая телефон, простецки пояснил Гуров.
– Ну хорошо! Я спрошу профессора, спрошу! – недовольно кривясь, врач ушел.
Через пару минут он вернулся и недовольно буркнул:
– Он вас ждет…
Опера прошли в палату-одиночку, заставленную всевозможными реанимационными установками. В центре помещения стояла больничная койка, на которой под простыней лежал худой старец с бородкой клинышком, в больничной пижаме. Повернув голову в сторону вошедших, он взглянул на них совершенно чистым, незамутненным взглядом. Казалось, он видит их насквозь и даже читает их мысли. Такая живость взгляда совершенно не вязалась с общим обликом человека, которому осталось жить не так уж и много. Льву даже подумалось: а может, он еще встанет?
Ему не раз доводилось видеть глаза тех, кто изможден тяжкой болезнью, кому жить осталось совсем немного. В них очень часто таились ощущение душевной и физической боли, безразличие к людям и миру в целом, тоска и печаль… В глазах Платонова читались философское спокойствие и живой интерес к окружающему. Поприветствовав профессора, опера представились и в общих чертах рассказали о своем расследовании.
– …Иван Федорович, я заранее приношу вам наши искренние извинения за то, что, может быть, побеспокоили вас без особой надобности… – сказав это, Гуров чуть развел руками. – Однако мы ведем расследование, которое по ряду причин зашло в тупик. Но когда мы услышали о вас, то… Знаете, внутренне, на уровне интуиции вдруг ощутили, что именно вы можете подсказать нам какой-то выход из этой патовой ситуации. Мы хорошо понимаем, что это хищение и связанное с ним убийство едва ли могут быть актом примитивной, вульгарной кражи. Скорее всего, за этим стоит нечто куда более серьезное. Как вы считаете?
Слабая улыбка тронула бледные, бескровные губы Платонова, и он чуть заметно утвердительно кивнул:
– Да, ваша догадка верна – это не просто убийство и не просто кража. Это, в каком-то смысле, ритуальное действо. Хотя даже тот, кто совершил и кражу, и убийство, едва ли об этом
