– Я тебе нравлюсь? – спросил он, не глядя на официантку.

– Неужели сам не видишь? – обиделась Светка и слегка прижалась к Егорову.

– Почему?

– Ты такой хороший.

– Я злой и агрессивный.

– Нет, ты хороший. Я знаю.

– Это не ответ, – зло сказал Егоров.

– Ты – заботливый.

– Не смеши. Пять стаканов два раза помыл и несколько тарелок, когда ты зашивалась. Ерунда, в училище в нарядах мне десятки раз приходилось мыть сотни тарелок.

– Ты – добрый.

– Добрее некуда, – с сарказмом согласился Егоров, – прямо-таки ангел шестикрылый. Всегда плачу, когда фильмы добрые смотрю.

Здесь Виктор беззастенчиво врал. Вернувшись оттуда, где лейтенант и слезинки не уронил, он и в самом деле порой плакал, особенно тогда, когда в кино люди совершали добрые и человечные поступки. Правда, слезы были редкими, и скатывались они только тогда, когда рядом никого не было.

– Нет, ты очень добрый, – уверенно сказала Светка. – Я знаю.

– Много ты знаешь.

– Знаю. – Маленькая Мэрилин упрямо закусила губку. – Знаю, Витя, знаю. Ты можешь быть злым. Ты не представляешь, как я испугалась, когда ты с теми ребятами разговаривал, ну, которые не хотели уходить. Я думала, что ты их убьешь, и тебя в тюрьму посадят.

«Странно, – подумал Егоров, – убиваешь одних, в принципе, хороших и смелых мужиков, которые защищают себя, землю свою, семьи, – ордена получаешь. А стоит размазать по стенке подонка, так точно на зону отправишься».

– У тебя, – продолжала Светка, – у тебя глаза были такие… такие… ну… прямо бешеные. Я, если честно, подумала, что ты их ударишь.

– Если бы ударил, так точно не остановился бы, – сказал Виктор. – Поэтому и не стал трогать.

– Я, Витя, все время смотрю за тобой, когда ты к нам приходишь. Иногда лицо такое злое-злое, а чаще – грустное, очень грустное. Мне так тебя жалко становится.

– Только не надо, – перебил резко Егоров. – Этого не надо. Мужика жалеть – последнее дело.

– А у тебя брат или сестра есть?

– Есть, сестренка. Я ее очень люблю.

– Наверное, она тебя тоже очень любит? – спросила Светка.

– Очень, – согласился Виктор.

– А знаешь, как наши девочки тебя любят?

– И ты?

– И я, – немного погодя тихо сказала Маленькая Мэрилин.

– За компанию, – усмехнулся Егоров.

– Зачем? Сама по себе, – прошептала Светка.

– За что?

Девушка уткнулась лицом в плечо Виктора, обняв его.

– С тобой очень спокойно. Когда ты рядом, я знаю, что у меня все будет хорошо.

«Как жаль, что Ирина так не считает», – с горечью подумал Егоров.

Он сидел, не шевелясь, и недвижимо смотрел в одну точку.

Светка тихонечко заплакала.

– Почему она? Почему? Чем я хуже? Чем? – с таким отчаянием спрашивала девушка, что Виктору тоже хотелось заплакать и спросить: «А я чем хуже его? Чем?»

Егоров слегка обнял девушку и принялся осторожно поглаживать по голове. Светка зарыдала и сильнее прижалась к Виктору.

– Я знаю, ты думаешь о ней. Хорошо – думай. Но прошу тебя – будь со мной! Только сегодня! Ну, пожалуйста!

Виктор ошалело взглянул в девичьи глаза, взяв мокрые щеки Маленькой Мэрилин в свои ладони.

На него смотрело лицо с черными овалами от потекшей туши.

– Да ты с ума сошла! – только и мог вымолвить он.

– Ну и пусть! Да сошла! Но я не такая, которая с каждым. Я не такая. Поверь! У меня в жизни всего один парень был, и то я верила, что люблю его, а потом поняла, что нет, не любила, когда он бросил меня.

«Наверное, я безнадежен, – обреченно подумал Егоров, – потому что вместо того, чтобы проникнуться сочувствием, сразу вспомнил циничное изречение, которое особенно любил Ромка Храмцов, щедро делясь им на каждой офицерской пьянке: «Запомните, господа хорошие, когда женщина лишена девственности, то любой другой мужчина у нее всегда именно второй! И не бо-о-ль-ше!»

– Не смейся надо мной! Не надо, Витя, я так люблю тебя! – рыдала Светка, и Егоров подумал, что сейчас, наверное, на балконы вылезут жильцы всего дома.

Он растерянно держал в неловких отстраненных объятиях вздрагивающую девушку и с сожалением думал, что многие мужчины были бы безусловно счастливы от подобного признания, но его оно совершенно не трогает.

«Ну почему получается так, что слова, за которые ты действительно готов умереть, обязательно слышишь не от того человека?»

Еще Виктор поймал себя на мысли: ему очень хочется, чтобы этот момент увидела бросившая его девушка и поняла, что и его тоже кто-то может любить по-настоящему.

Он попытался убрать руки и отпрянуть, но Светка не отпускала.

– Прошу тебя, будь со мной! Хоть эту ночь! Прошу!

«Черт, мелодрама какая-то получается», – все больше терялся Виктор. А вслух неожиданно для себя спросил:

– Так у тебя же бабка?

– Она спит. Она крепко-крепко спит. Она ничего не услышит. Пойдем, Витя.

Сам не осознавая, что делает, Егоров вдруг крепко обнял девушку и поцеловал в губы.

«Пусть, – зло думал он, – пусть. Да, я негодяй, но делаю это лишь оттого, чтобы доказать тебе, что и я могу быть кому-то нужен. Как жалко, что ты нас в этот момент не видишь. Обидно. Но ничего, ты еще пожалеешь обо всем. И о том, что сейчас с ним, а не со мной».

Мысли о сопернике настолько взъярили Виктора, что он вскочил с лавочки и прохрипел: – Пойдем. Но потом не ругай меня.

– Что ты, милый, как можно? Ведь я сама, добровольно. По любви…

Светка, привстав на цыпочки, поцеловала совершенно уже ничего не соображающего Егорова и увлекла за собой в темный прямоугольник подъезда.

Взъерошенный Виктор шел по городу. Редко попадались парочки.

«Любовь», – думал Егоров, усмехаясь. Но усмешка выходила кривой и растерянной. Сам себе он казался последним подонком и негодяем. Ощущения были настолько мерзкими, что он мотал головой, будто так можно было избавиться от всего, что с ним только что произошло.

После поцелуев, объятий и прочего у Егорова вдруг возникло отвращение к Светке. Да такое сильное, что он немедленно засобирался. Девушка плакала, останавливала, клялась в вечной любви. Но слова, напротив, еще сильнее подхлестывали Виктора, и он, спешно одевшись, выбежал во двор. Теперь ноги несли его неизвестно куда.

Город окончательно засыпал. Мелким и редким бисером висели над головой звезды. Лаяли собаки. Шелестела листва.

Егоров шел и думал об Ирине. Он мучился от случившегося предательства, и ему верилось, что сегодня он все равно увидит ее. В каждой девичьей фигурке, в каждом едва уловимом во тьме женском силуэте, прильнувшем к спутнику, виделась Виктору девушка, которую он потерял.

Мерцали далекие огоньки в