Ей до слез жалко становилось себя в такие минуты.

Когда письмо пришло, что Борис ноги отморозил, казалось, близость у них с Кириллом возникла, какой не было никогда: волновались, переживали, разговоров было… А потом утихло, и снова — глухая стена.

И вот они все вместе, вчетвером — Борис вернулся!

Обо всех своих горьких думах позабыла, будто и не было их. Вот же оно, счастье в своей семье, среди родных людей, среди детей своих. Здесь оно, а не там, где нас нет, не там…

Тихая детская улыбка не сходила с лица Бориса. Он себя снова мальчиком почувствовал в своем доме, среди знакомых вещей, и осторожно прикасался рукой, то к столу, то к серванту, то к телевизору, словно хотел убедиться, что это в самом деле не воображение, не сон, одни из тех, которые снились в казарме…

— Не верится, что дома? — догадалась мать.

Борис кивнул, застеснявшись, попробовал согнать улыбку и не смог — она так и плыла по лицу.

— Там так: служба идет, привык уже, с друзьями-товарищами водой не разольешь, кажется, на век бы остался солдатом, а перед увольнением мочи нет ждать, — дни считаешь.

— А ведь у нас, кроме тебя, никто в армии не служил, — сказал отец, сам удивившись этому открытию. — Я во время войны в железнодорожном техникуме учился, там броню давали. Потом война кончилась, я в институт поступил, так и обошлось. Севка лейтенанта запаса получил, а армии по-настоящему и не нюхал.

— Ничего, — засмеялся Сева, — я не очень горюю, я как в песне: «вы служите, мы вас подождем».

— Горевать, конечно, нечего, — согласился отец, — в армии не сахар, но случись что — опыта военного нет…

Наталья Сергеевна замахала на него руками:

— Болтаешь черт-те что! Разве может теперь война быть, когда столько атомного и водородного оружия накопили, что человечество после ядерного удара к питекантропам вернется… если кто останется.

— Будем опять колесо изобретать вместо того, чтобы записываться в очередь на «Ладу», — продолжал посмеиваться Сева. — А может, обойдется? Ведь против всякого яда всегда противоядие находится.

— Это военного человека надо спросить, — отец повернулся к Борису. — Как насчет этого в компетентных кругах?

Все они вроде бы подшучивали, прописных истин, что ли, касаться не хотели. Борис понял — и нахмурился, лицо его как-то потемнело, взгляд ожесточился, хотя голос тихим остался.

— Нам хронику крутили, нашу и иностранную — ядерные испытания. Страшное оружие. В злых руках оно в самом деле таких дел натворить может…

— Ну, газеты мы тоже читаем, — Сева посмотрел на него снисходительно. — И даже сами поскрипываем перьями. Так что… ты уж извини, не надо прописей.

— Читать — одно, — проговорил Борис веско, — а умом, и сердцем принимать — другое. И перьями скрипеть можно, уподобившись простому писарю, которому чужие мысли…

— Смотри-ка, — дурашливо вытаращил глаза Сева, — ну, прямо агитпроп, красная яранга, окна РОСТа.

— Перестань, Сева, — остановила его мать. — Борис серьезные вещи говорит, не следует этим шутить. — И улыбнулась младшему сыну: — Ты, Боря, за два года совсем другим стал.

— Армия — хорошая школа, мама, — смягчившись, отозвался тот. — Школа на всю жизнь.

— Разговоры все это, — буркнул Сева. — Два года — оглянуться не успеешь, как пролетят. Будто вчера уехал, а уже дома.

— Это вам здесь… — Борис посмотрел на брата с неодобрением, но спорить больше не стал. — Ты вон какой стал — хоть на конкурс мужской красоты.

— Или на плакатах изображай, — подхватил Кирилл Артемович, любуясь старшим сыном. — «Спорт — это сила, молодость, красота».

Небрежно откинув кивком головы длинные вьющиеся волосы, Сева произнес с ленивой небрежностью:

— Спорт — что. Только культуризм может дать человеку отличную форму. Быстро и результативно.

— А что это? — спросил Борис заинтересованно.

У Севы удивленно поползли вверх брови.

— Не знаешь? Бодибилдинг, строительство тела, система Вейдера.

Борис пожал плечами, но без смущения, скорее даже чуть пренебрежительно.

— В древнем Китае тоже этим занимались, — улыбнулась Наталья Сергеевна. — Ребенка помещали в фарфоровую вазу, и он с годами принимал ее форму.

— Ну, сравнила, — поморщился Сева. — Бодибилдинг — это тебе не ваза. Строгий режим, ежедневный кач, позирование. Кстати, я против статичных поз — только эстетическое позирование, в движении, под музыку. Ну и хорошее питание: фрукты, протеины. В результате — горы бицепсов, плечи, грудь — есть на что посмотреть.

— Не понимаю, — снова пожал плечами Борис. — Разве обыкновенный спорт не дает таких результатов?

— Спорт — другое, — с прежней ленцой возразил Сева. — Вот ты два года принудительно занимался спортом…

— Почему — принудительно? Я с охотой.

— А, — вяло махнул рукой Сева, но сказал уже без усмешки, жестокость в голосе стала слышна: — Два года тебя гоняли, парень крепкий, а не смотришься. На меня же на озере, когда разденусь, даже парня оглядываются.

— Уникум.

Борис не хотел его обидеть, но ирония прозвучала в голосе, а Сева самолюбив был и сразу ожесточился:

— Чья бы корова мычала…

Нарушался добрый, микроклимат в доме, и Наталья Сергеевна поспешно взяла на себя роль громоотвода.

— Господи, из-за чего спор! Да всякие физические упражнения человеку на пользу. Отец вон перестал гимнастику по утрам делать, и сразу лишний вес обозначился.

— Да уж, — Кирилл Артемович погладил себя по животу и чуть втянул его, распрямившись в кресле, — что есть, то есть. Возрастное.

— Дети растут, мужают, мужчинами становятся, а родители стареют, — вздохнула Наталья Сергеевна, а взгляд ее был полон любви и нежности к сыновьям.

— Ну что ты, мама, — с улыбкой повернулся к ней Борис. — Ты и не изменилась совсем, даже помолодела.

Она неожиданно для себя вспыхнула, засмущалась, даже слезы на глазах выступили. И голос дрогнул, когда сказала:

— Это потому, что ты приехал, что вся семья собралась. Радость красит человека. — Она умолкла, поймав на себе удивленный взгляд мужа, потупилась, но переборола смущение и заговорила, глядя уже только на Бориса. — А уж как переволновались, когда письмо от командира получили. Глянула — номер части ваш, а