Всю ночь я проговорила со своим мужем, не давая ему спать: «Я не готова дать слово, что не случится чего-то, что может подвергнуть риску или несчастью всю группу». Мой муж пытался убедить меня в том, что первое путешествие с г-ном Гурджиевым, которое мы уже совершили, показало, что ничего особого не произойдёт, и что мне не нужно оставлять его и ехать к своим родителям. Наконец, когда был уже почти рассвет, я решилась идти и, как и все остальные, сказала г-ну Гурджиеву, что принимаю все его условия.

Всё, что происходило с начала войны – к примеру, моя долгая болезнь, измотало мою жену. Я беспокоился о ней. Она умоляла меня попросить г-на Гурджиева позволить нам уехать на неделю или две, побыть вдвоём, отдохнуть и набраться сил для экспедиции. Я пошёл поговорить с ним; я помню, что это произошло на улице. «Г-н Гурджиев, – сказал я, – Я знаю, что всё, что вы делаете, и всё, что требуете от нас, делается ради нас, для нашего развития. Но моя жена на данный момент так устала…», и я рассказал ему об её желании отдохнуть. Г-н Гурджиев не рассердился, но с большой добротой посмотрел на меня и сказал: «Вы только что сказали, что понимаете, что всё, что я от вас прошу, это ради вас. Тогда почему вы у меня это просите?» Было очевидно, что моей жене придётся сделать очередное сверхусилие, и время для отдыха ещё не пришло. И оказалось, что у неё достаточно сил.

Но г-н Гурджиев готовил к этому путешествию не только людей. Однажды я увидел его на улице, удерживавшего Рыжего на длинном аркане. Другим концом аркана он бил его по животу, из-за чего лошадь вставала на дыбы. Мы не могли понять, для чего г-н Гурджиев так делает.

Через несколько дней пришли солдаты, чтобы принудительно забрать наших лошадей для Красной армии. Ослов они не взяли, но Рыжего и Гнедого увели. Г-н Гурджиев спокойно сидел на садовой скамейке, глядя на происходящее, и ни во что не вмешивался, хотя от лошадей зависели наши жизни. Моя жена даже разозлилась, что лошадей забрали из-за его пассивности. Всё, что он сделал, это послал одного из старших учеников к офицерам, чтобы узнать причину этой реквизиции. Ученик даже не успел туда дойти, как солдаты привели лошадей обратно из-за того, что те были опасны. Рыжий очень хорошо выучил свой урок: как только его оседлал солдат и взял за поводья, тот сразу же встал на дыбы и упал на спину, придавив солдата. Гнедой укусил другого солдата за живот. «Заберите их, – сказали они. – Нам не нужны такие лошади». И нам дали бумаги, ограждавшие нас от дальнейших реквизиций. Конечно же, г-н Гурджиев заставил нас управлять лошадьми и справляться с ними – или, по крайней мере, заставлять их делать то, что от них требуется.

Незадолго до отъезда г-н Гурджиев решил прорепетировать наше путешествие с линейкой и двумя меньшими повозками. Лошади были впряжены в повозки, ослы в линейку. В первую повозку сели доктор Шернвалл и его жена, в другую Захаров и молодой юноша. В линейку со мной села ещё одна женщина. Г-н Гурджиев был кучером. Он хорошо знал, как превратить эту ситуацию в весёлое и забавное происшествие.

Наше средство передвижения выглядело как пародия на какой-то английский двухместный экипаж, запряжённый собаками. Весь эпизод создал у меня впечатление чего-то из «Записок Пиквикского клуба» Диккенса. С правой стороны по ходу движения появился Петров, ведущий на привязи трёх наших собак. Когда мы проехали мимо, то пустились рысью и на скорости повернули вправо, на окраину Ессентуков – Петров бежал за нами.

Я никогда не забуду канун нашего отъезда. Возможно, здесь я должен объяснить, что наше пребывание с г-ном Гурджиевым никогда не было связано в наших мыслях и чувствах с идеей, что всё прошлое потеряно, или что с помощью г-на Гурджиева мы сможем бежать от большевиков. То, что большевики на самом деле захватят власть в России, никогда и никому не приходило в голову. У нас с женой были очень влиятельные друзья, такие как наш последний премьер-министр граф Коковцев, и некоторые другие, которые хотели, чтобы мы уехали в комфорте вместе с ними.

Когда началась суета последних приготовлений, вещи, которые мы должны были оставить, были запакованы в большие тюки. Некоторое наше имущество, конечно же, было украдено ещё во время путешествия из Санкт-Петербурга, но остатки, включая мои личные музыкальные записи, были в тюках, наполненных бельём, серебром и одеждой. Г-н Гурджиев решил перенести их вместе со своими многочисленными коврами в подвал дома его брата, и спрятать их под охапками дров. Они были перенесены туда под покровом ночи, и г-н Гурджиев сам взвалил один из тяжёлых тюков на спину и спустил его вниз, как будто в нём ничего не было.

IX

Вторая экспедиция

Выступление было назначено на шестое августа 1918 года. Кроме г-на Гурджиева, было пять женщин, семеро мужчин и двое детей, пятнадцати и двенадцати лет. Рано утром последнего дня все наши рюкзаки и продовольствие были готовы. У нас были мешки муки, картошки, соли, чая и кофе, а также палатки и подстилки, чтобы спать на открытом воздухе. Все были одеты для экспедиции: дамы в простых юбках и блузах, мужчины в русских полотняных рубахах, похожих на туники. Сам г-н Гурджиев надел полотняную тунику с поясом пожарника. На пояса мы повесили сумки с двумя бутылками «лекарства», топоры и пилы или какой-то другой инструмент, термос или маленькую сковороду. Все эти атрибуты и дополнительный вес рюкзаков напомнили мне рыцарские средневековые доспехи.

Мы отвезли наш багаж, повозки и лошадей на вокзал, где нам были выделены два багажных вагона. В один из них были погружены лошади и маленькие повозки и с ними несколько учеников, чтобы присматривать за животными. Остальные ехали в другом вагоне вместе с линейкой, также служившей кроватью г-на Гурджиева.

Оставался ещё час до отъезда, и г-н Гурджиев позволил нам погулять по парку. Это был час музыки, и в парке было много людей. У меня состоялась очень болезненная встреча с болгарским генералом Радко-Дмитриевым. Зимой я познакомился с этим героем турецко-болгарской войны. Сейчас, видя моё снаряжение для путешествия,