Кроме того, она положила рядом и неприметную коробочку с генератором искажающего поля, дабы исключить возможность подслушивания.

Глядя на неё, Казимир тоже выложил на стол свой регистратор.

Судя по тому, что оба регистратора уже включены и каждое слово, сказанное за этим столом, фиксируется, можно было приступать непосредственно к переговорам. И я взял инициативу в свои руки:

— Итак, я хочу начать со своего первого требования…

— Занятно, — прокомментировал Бояндин.

При этом голос его был абсолютно бесцветным, механическим. Ну ничего, я думаю, сейчас ему придётся немного оживиться:

— Моё требование заключается в том, что я согласен вести переговоры о заключении мира между нашими родами только при условии передачи мне вот этого участка земли…

Одновременно с тем, как я произнёс эти слова, Истер аккуратно извлекла из своей папочки лист бумаги, на котором были нанесены границы участка.

Бояндин брезгливо, двумя пальцами взял бумагу за уголок и поднёс к глазам. Сконструировал возмущённую физиономию и выплюнул:

— Об этом не может быть и речи…

После чего с неприступным видом уставился в пространство за моей спиной.

Я был к этому готов. А потому, с лучезарной улыбкой поднялся с места и обратился к Истер:

— Дорогая, забирай наши девайсы, да поехали домой. Как и ожидалось, разговор не заладился, — после чего, уже повернувшись к Бояндину, продолжил, — графин сока оставляю вам, наслаждайтесь, — и протянул руку Истер, чтобы помочь ей подняться.

Бояндин открыл рот. Потом закрыл. Потом опять открыл…

Пока Истер грациозно поднималась из-за стола, он так и продолжал изображать длинную и тощую рыбу, выброшенную на сушу, и крайне возмущённую этим фактом.

— Постойте! — это его юрист сориентировался в ситуации, и, поняв, что переговоры под угрозой срыва, позволил себе проявить инициативу.

— Остановить меня может только недвусмысленно сформулированное согласие вашего нанимателя удовлетворить высказанное мною требование, — сказал я, глядя в его рыбьи глаза.

— Дайте мне пять минут! — взмолился он.

— Две, только две минуты, — я сокрушённо покачал головой, — да, кстати, время уже пошло…

Козлевич повернулся к Бояндину и буквально прорычал ему в лицо:

— Соглашайся.

— Но я… — Федот Мирославович, судя по этим звукам, наконец таки снова обрёл дар речи.

— Или ты соглашаешься, или я ухожу вслед за ними, — страшным голосом пригрозил нанимателю юрист.

— Хорошо, — безжизненным голосом отозвался Бояндин.

Судя по бледному лицу и остановившимся глазам, его терзали невыносимые, ну, просто, адские муки… Как если бы ему тупым ножом ампутировали конечности без наркоза. Одну за одной.

Ещё несколько минут у нас ушло на то, чтобы бедняга чётко и внятно произнёс на запись своё согласие на передачу требуемой мною земли, с указанием всех реперных точек отторгаемого участка.

Но, как вы понимаете, это было только начало.

Потом начался продолжительный торг.

Правда, стоит признать, что после этой нашей победы нам с Истер оставалось только дожимать вяло сопротивляющегося Бояндина.

Очень его выбило из колеи то, что мы не только знаем о его активах, но и располагаем копиями документов, свидетельствующих о наличии этих самых активов.

Поняв, что утаить ничего не удастся, Федот Мирославович окончательно сник.

У меня сложилось такое впечатление, что теперь он оспаривал наши доводы только по инерции, внутренне смирившись с тем, что всё то, ради чего он годами недосыпал и недоедал, теперь у него неминуемо отнимут.

Его юрист возражал гораздо энергичнее. Он сражался за каждый хозяйский рубль, подобно льву, но всё было тщетно.

Мы, зная о каждой копейке, завалившейся за подкладку бояндинского пиджака, упорно гнули свою линию.

И, наконец, настал тот момент, когда я понял, что выдавить из проигравшей стороны ещё хоть что-нибудь уже невозможно.

В результате нашего прессинга Бояндин согласился отдать почти все свои деньги, разве что, кроме тех, что вращались на бирже. Их я великодушно согласился ему оставить, так как почувствовал, что это у него действительно последнее.

И за эти остатки он будет сражаться с отвагой обречённого. Сражаться насмерть.

В мои планы не входило полное его уничтожение, так как после того, как исчез Овечкин, это ходячее недоразумение уже никакой опасности для меня не представляло.

По большому счёту, я рассчитывал оттяпать у него нужные мне земли, и урвать миллионов тридцать-сорок.

А по итогу получилось так, что помимо того самого земельного участка мне досталось не жалких тридцать миллионов, а почти сотня без малого.

Так что мы с Истер даже перевыполнили свою программу-максимум.

Теперь осталось только зарегистрировать составленный и согласованный высокими договаривающимися сторонами мирный договор в отделе конфликтов.

И всё. Война закончится. Зло будет окончательно наказано и лишено денег. А добро в моём лице, разумеется, восторжествует.

Надеюсь, что до момента регистрации договора Бояндин не будет предпринимать попыток спрятать или вывести средства, подлежащие передаче в качестве согласованной в мирном договоре контрибуции.

После того, как все условия договора были перенесены на бумагу и парафированы, мы с Бояндиным торжественно совершили ритуальное рукопожатие.

Видели бы его физиономию в этот момент. Я, невзирая на богатство своего словарного запаса не могу найти нужные слова для описания этого зрелища…

Ну да бог с ним. Он заплатил за свои ошибки. И хорошо, что деньгами, а не жизнью или здоровьем…

И, только заняв свои места в бронеходе, терпеливо ожидавшем нас перед рестораном, мы с подругой осознали, насколько нас вымотала эта беседа.

Но, оно того стоило. Теперь у нас есть кое-какие средства для финансирования наших многочисленных исследований и проектов.

Но, об этом мы будем думать потом. А сейчас в моей голове царила только гулкая пустота. Меня охватило, как это было одно время модно говорить, чувство полного морального удовлетворения.

Мы одержали победу в переговорах, поистине главном сражении этой войны.

Глава 13

Неожиданности. Приятные и не очень

— Мирон Авсентьевич, это я, — донеслось из трубки коммуникатора.

— «Я» бывают разные! — насмешливо ответил Соболев, — но тебя, Порфирий, я, конечно, признал. Что там у тебя такого случилось, что ты названиваешь мне прямо, вот, с утра пораньше?

— Ты уже так занят, или, может ещё толком и не проснулся? — с лёгкой ехидцей осведомился Порфирий Станиславович, — а то мне надо тебя на пару минут отвлечь.

— Говори уже, ты ж по любому более занятой, чем я, — поддел собеседника Мирон