Ему было поручено наведаться в поместье нашего соседа, и хорошенько исследовать не только его кабинет, но и всю усадьбу, дабы по возможности выявить все сейфы, тайники и ухоронки.

И через час, когда я начал подумывать о том, что пора бы уже и стартовать, один из моих резервных потоков сознания выдал мне полную раскладку по активам соседа.

Дело для моего шкодливого шпиона облегчалось тем, что все документы Бояндин хранил не только в электронном, но и в бумажном виде.

А это значит, что у нас появилась информация не только о ценных бумагах на предъявителя, лежащих в сейфе. Я детально ознакомился и со всеми банковскими выписками, отражающими движение средств по счетам и со многими другими, в высшей степени интересными, документами…

Теперь я был полностью готов к переговорам, и прекрасно себе представлял, что именно можно поиметь с этого жадного упыря.

Мы с Истер погрузились в бронеход и двинулись в путь, сопровождаемые ещё парой броневиков, набитых гвардейцами.

Дорогу разведывал Боня. А Проньку я отправил прямиком на место предполагаемой встречи, в ресторан «Гурман».

Таким образом, если Бояндин, ну, или иной какой недоброжелатель, пожелает организовать нам какую-нибудь пакость, мы об этом узнаем заблаговременно, и у нас будет время на подготовку адекватного ответа.

Дорогу я коротал, обдумывая свои требования.

Первым делом, разумеется, я поставлю вопрос о передаче мне обширного земельного участка, разделяющего мои фамильные владения и земли, доставшиеся мне после победы над Троекотовым.

Это даже не предмет для обсуждения. Нечего тут обсуждать.

Выполнение этого требования — необходимое условие для продолжения дальнейшего обсуждения условий мирного договора.

И если Бояндин, из-за врождённой жадности, откажется передать эту землю мне, мир, конечно, всё равно наступит. Но, я боюсь, что только после его смерти. Насильственной смерти.

Что касаемо остального, то меня приятно удивило финансовое состояние уважаемого Федота Мирославовича. На депозитных счетах у него лежало, в общей сложности, чуть более семидесяти миллионов.

Кроме того, находящиеся у него в сейфе ценные бумаги на предъявителя тянули миллионов, эдак, на двадцать пять.

И ещё Пронька нашёл у него в кабинете интересную такую папочку. В папочке этой были аккуратно подшиты отчёты его биржевого брокера.

И из этих отчётов следовало, что биржевые активы, принадлежащие куркулю Бояндину оценивались по текущим котировкам аж в тридцать с небольшим миллионов.

Разумеется, это было не последнее. В сейфе лежал небольшой слиточек золота, а в тайнике, который был оборудован в его кабинете лежало несколько некрупных алмазов и пара пачек наличных, по старинке перетянутых резинками.

В общем, мой сосед оказался весьма состоятельным человеком, не смотря на то, что таковым не выглядел и вёл достаточно скромный образ жизни.

Да, внешность, она, знаете ли, очень обманчива…

Либо жадность ему не позволяла тратить деньги на всякую роскошь, либо он просто опасался афишировать своё богатство… Но сейчас это уже значения не имеет, я разузнал обо всех его активах.

А, учитывая то, что военные действия он продолжать не хочет, да и, по большому счёту, не может, у него сейчас остаётся единственный выход.

Ему придётся, независимо от того, хочет он того или нет, щедро со мною поделиться своим, нажитым непосильным трудом, добром.

Для убедительности я даже попросил Зоэ оцифровать добытые Пронькой изображения всех бояндинских документов, и не поленился их распечатать.

Так что к разговору я подготовился очень тщательно, а потому быть моему незадачливому оппоненту обезжиренным по полной программе.

У него, наверняка, пока ещё теплится призрачная надежда как то пропетлять, утаить свои активы и отделаться малой кровью…

Но скоро всё встанет на свои места. Оставлю ему лямов двадцать — тридцать. А больше ему и его семейству и не надо — для безгрешной и скромной жизни этого им по-за глаза должно хватить.

Как я и предполагал, Бояндин заказал для наших переговоров самый тесный и невзрачно обставленный кабинет из тех, что были вообще доступны.

Не знаю, поступил он так из-за своёй врождённой прижимистости, или желая показать, что он и так почти нищий.

— Здравствуйте, — ангельским голосом поприветствовал я Бояндина, и ещё одного типа, сидящего рядом с ним.

Следует отметить, что у этого типа была такая же унылая, как и у Бояндина, физиономия. Да и вообще, чем-то он неуловимо на него походил, словно был его родным братом.

Но братьев у Бояндина не было. В этом я был уверен на все. Значит просто родство душ.

Так вот, я поздоровался, но они продолжали сидеть и безмолвно пялится на меня и на Истер, которая, кстати, держала в руках, помимо сумочки, ещё и объёмистую папку с нашими домашними заготовками.

— Знакомьтесь, — представляя подругу, я посмотрел в лицо Федоту Мирославовичу, — это Истер, она будет выполнять функции моего секретаря и консультанта.

Здравствуйте, — Бояндин, наконец, счёл нужным нарушить своё молчание, — не скажу, что рад вас видеть…

— А я и не рассчитываю вас сегодня чем-либо порадовать, — жизнерадостно ответил я на этот выпад своего партнёра по переговорам, после чего решил немного надавить на него несколько грубее, и поинтересовался:

— А это кто с вами? — и совсем уж по босяцки ткнул указательным пальцем в странного компаньона Бояндина.

— Это мой юрист, — мрачно буркнул Федот Мирославович, — Казимир Феликсович Козлевич, прошу любить и жаловать, — эти слова он произнёс таким тоном, что стало ясно, что в нашей любви и уважении ни он, ни его юрист нисколечко не нуждаются.

Да, похоже, что мой бодрый вид вызвал у него натуральную изжогу, эк его перекосило то…

И тут я обратил внимание, что стол, за который нам предлагалось сесть, девственно чист. То есть на нём даже минералки не было.

И я, первым делом сев за стол, начисто игнорируя взгляды обоих унылых переговорщиков напротив, вызвал прислугу.

Покуда не пришла официантка все сидящие за столом хранили молчание. Истер тоже молчала, хотя глаза её смеялись…

— Принесите, пожалуйста нам графин фруктового сока, — обратился я к дородной подавальщице, — и пару бокалов… — как вы поняли, я не собирался поить соком ни Бояндина, ни его юриста.

Показательно то, что ни один из них не попытался чего-либо заказать для себя. Прямо-таки, апофеоз жадности…

Когда графин с соком занял своё место на столе, я предложил всем присутствующим:

— Ну, давайте наверное приступим…