весь архив, прикинули, сколько нужно упаковочных ящиков, и снова обещали провести все формальности только к апрелю-маю. Советник посольства по культуре, давший в прошлом году согласие переправить все материалы дипломатической почтой, после беседы в «Новоэкспорте» отказался от своего обещания ввиду большого риска. Все снова повисло на волоске, и пребывание мое здесь могло оказаться безрезультатным уже второй раз. К счастью в посольстве оказались министр культуры СССР Е. А. Фурцева, которая вместе с начальником ИЗО министерства Тимошиным возвращалась из Туниса. Советник посольства по культуре Аркадий Николаевич Казанский договорился с нею, что все материалы архива Бенуа и портреты работы Анненкова будут оплачены через посольство и оно же перешлет их в Союз. Словом, состоялось, так сказать, принципиальное решение, положившее конец волоките «Новоэкспорта». А как это будет выглядеть на практике, пока не ясно. Скорее всего опять придется уезжать с пустыми руками… Так, конечно, и случилось, но зато я увидел роскошный отель, в котором останавливались Фурцева и Тимошин, а потом мы возвращались в Отечество одним самолетом, хотя опять же они в первом классе, а я в обычном. Но в воздухе, кажется, трясет одинаково, что в первом, что в обычном классах. А уже на родном аэродроме в Шереметьево встречали две машины, но ни я, ни мой чемоданчик не поместились: у начальства слишком много оказалось багажа и встречающих. Какой-то холуй из встречавших сказал, чтобы я «добирался до Москвы как мне угодно».

А в ноябре 1968 года состоялась еще одна бесплодная командировка в Париж. У Анны Александровны сильно заболел психически ее сын, и мне сказали, что она не сможет даже принять меня, пока не устроит сына в психиатрическую лечебницу, а это оказалось сложно и пройдет, пожалуй, не один месяц.

Вот и случилось, что деньги на приобретение архива, наконец, перевели из Москвы, но их расходовать не придется, так как архивы получить сейчас невозможно.

Командировка короткая – всего пять дней, но я даром время не терял. Посетил несколько коллекционеров, встретился с Анненковым и получил от А. К. Ларионовой 46 набросков и рисунков Натальи Гончаровой для Русского музея. Созвонился с Валентином Платоновичем Зубовым, основателем Института Истории искусства в Петрограде. Ему уже более 90 лет, живет в пригороде Парижа. Несколько позже он прислал в подарок мне интереснейшую книгу «Карлик фаворита. История жизни Ивана Андреевича Якубовского, карлика Светлейшего Князя Платона Александровича Зубова, писанная им самим» (Мюнхен, 1968).

В зале Друо наши торгуют иконами. Весь зал забит ими – это XVIII–XIX век. Зрелище грустное, обидно смотреть на это. И доход, вероятно, копеечный, а торгуем все же национальным достоянием и никто не краснеет!

Опять за архивами Бенуа я приехал уже в конце октября – начале ноября 1969 года. Вот так: в 1963-м начали договариваться, а в 1969-м, наконец, кажется, должна завершиться эта эпопея!

Почти семь лет волокиты! Анна Александровна состариться успела и теперь по состоянию здоровья может принимать меня только с двух часо дня. Разобрали с ней вместе около 200 рисунков и набросков по странам и местам, где они были сделаны. На второй день тоже разбирали рисунки и акварели. Рисунков и набросков оказалось около 240, а акварелей не менее сотни. Это она передает музею вместе с архивами, хотя в договор это не входило. Если расценить рисунки и наброски самым скромным образом по 10 рублей (или по 50 франков), то их наберется на 17 тысяч франков. А если каждую акварель расценить только по 50 рублей (или по 250 франков), то это получается еще 25 тысяч франков. Тогда наш инвалютный рубль стоил 5 франков. Одно это художественное наследие замечательного мастера стоило по тогдашним ценам более половины договорной стоимости всего архива.

С помощью одного толкового парня, которого выделило мне посольство, архив упаковался в течение пяти дней в нежилой комнате, где он был сосредоточен, и три дня понадобилось, чтобы разобрать рисунки, наброски и акварели и составить документацию на художественные произведения и на архив. Это – акты приема всего этого богатства от А. А. Черкесовой-Бенуа, акты передачи в посольство для отправки, договор купли-продажи и другая документация. В последнем итоге акварелей мы получили не 100, а 180 листов. Весь архив в больших картонных коробках (а рисунки и акварели в папках) был перевезен двумя рейсами микроавтобуса в посольство и положен на бетонный пол в каком-то подсобном помещении. Эпопея таким образом закончилась благополучно, если не считать того, что приходилось буквально «выбивать» решение всех мелочей у нашего посольства. Но это уже, видимо, издержки системы и сотрудники посольства вряд ли в этом виноваты.

Через некоторое время архив прибыл в Русский музей, и здесь началась длительная и кропотливая работа по его систематизации и введению в научный оборот. Прибывший материал объединился с уже имевшимся в Русском музее архивом А.Н.Бенуа, образовав таким образом научный центр по изучению художественной, научной и общественной деятельности как самого Александра Николаевича Бенуа, так и его эпохи.

Февраль 1992

Юрий Анненков

Впервые я встретился с Юрием Павловичем Анненковым 17 февраля 1967 года в 16 часов в его мастерской на 31 bis rue Campagne-Premibre в Париже. Столь точная дата зафиксирована в моем кратком дневнике – маленькой записной книжке. Это была моя вторая поездка во Францию. Направляя в командировку, Министерство культуры СССР поставило передо мной две основные задачи: ознакомление с архивом А. Н. Бенуа и переговоры с дочерью художника на предмет приобретения архива для Русского музея и посещение художника Ю.П.Анненкова, составление списков его произведений на предмет их возможного приобретения. Собственно, предварительный список был уже известен – это портретные рисунки карандашом или тушью партийных, государственных или общественных деятелей, исполненные художником в начале 1920-х годов. В списке было 26 портретов. Среди этих рисунков были, конечно, портреты и отъявленных «врагов народа», и менее отъявленных – таких как Тухачевский, Енукидзе, Зоф и другие. Перед отъездом я получил инструкцию в ЦК КПСС от В. М. Полевого – заклятых врагов не брать, а менее заклятых уже можно было.

Анненков – сухой, настороженный и, видимо, желчный старик, но обхаживал меня подобострастно: предстояла довольно крупная по тому времени покупка его произведений. Мастерская его расположена на первом этаже на одном уровне с тротуаром и боковым входом из-под арки; на полуэтаже – рабочая комната со столом, диваном, шкафом с книгами. Жилые комнаты где-то в глубине, я их не видел. Стены мастерской завешаны его работами. Начали смотреть новые живописные работы – абстрактные, конечно; Юрий Павлович показывает и все время говорит, что он никогда не понимал, почему живопись должна быть плоской. Сейчас он творит рельефную живопись. Это значит холст или другая основа, а из нее выходят или на ней закреплены металлические либо деревянные конструкции. Художник он безусловно замечательный, и подобные работы часто