о деликатности, был бесчувственным правдорубом и легко мог обидеть или даже ранить оппонента. Сколько же было ссор из-за этого. Тем не менее, она скорее предпочитала его, такого, какой он есть, нежели чем позера и трепача.

У чудесного преображения Иоахима была и другая причина. Ожидание рождения Якуба оказалось для них обоих временем страха и неуверенности. До конца не было понятно, родится ли этот ребенок вообще. Последние три месяца она провела в больнице на сохранении. У нее уже был один выкидыш, она приближалась к тридцати, и прогнозы были не лучшие. Они часто слышали от врачей призывы быть готовыми ко всему. Беспомощное ожидание на фоне сильного желания убрать страшный сценарий подальше больше повлияло на Иоахима, чем на нее. Поэтому, когда первенец, наконец, родился – хоть и был он малюсеньким, жалким, с желтоватым морщинистым тельцем – а врачи сказали, что младенец абсолютно здоров, Иоахим впал в состояние эйфории.

С тех пор он считал своего сына идеальным. Впрочем, настало время, и этот идеал слегка подпортила леворукость. К ее исправлению подключилась – к счастью, ненадолго – и она. Сегодня ее трясет от одного лишь воспоминания, какой идиоткой она была тогда. Она до сих пор не может простить себе потворства мужниным предрассудкам.

Со временем, когда Якуб превратился из мальчика в подростка, между ними стало проявляться сходство и в других областях жизни. Как и она, он был робким, отрешенным и задумчивым, упорно держался своей позиции, даже вопреки мнению большинства, но очень редко выносил ее на публику. Он отличался крайне критическим настроем, все подвергал сомнению, а убедить его в чем-то было задачей не каждому под силу – долгой и кропотливой. Но если он в чем-то убеждался, то полностью с этим сживался. Друзей находил с трудом, хотя, если честно, то и не искал их. В школе, так же, как и она в свое время, прослыл нелюдимым – такой взвешивающий каждое слово молчун, остро чувствующий несправедливость. Некоторые учителя считали его учеником конфликтным, высокомерным и самонадеянным, что, между прочим, находилось в полном противоречии с тем, как его воспринимали сверстники: для них он был пусть и слегка странноватым, но все равно «своим чуваком», который «шифровался». Негативная же оценка со стороны учителей была связана в основном с тем, что он часто задавал им неудобные вопросы, порой выявляя их невежество и демонстрируя свое превосходство. Она прекрасно помнила себя в школе – была такой же. Ее тоже считали интровертом, хотя временами из нее вырывалась острая на язык всезнайка.

А вот отца он не напоминал ничем. Иоахим либо игнорировал это, либо не замечал. Но было и то, что отличало Якуба от обоих родителей: он закрылся в своем замкнутом мирке. Закрылся так герметично, что даже родителям трудно было к нему прорваться. Он не был при этом ни грустным, ни озлобленным, не демонстрировал каким-либо образом свою асоциальность. Просто чаще, чем у других, у него случались периоды, когда он не хотел ни с кем разговаривать. Со временем она свыклась с этим, а вот Иоахим воспринимал это болезненно, как идиотскую детскую дурость с тараканами в голове.

Иногда Якуб вел себя как эгоист, а иногда – как исключительно чуткий альтруист, готовый на самопожертвование. Она вспомнила, как его класс – Якубу тогда было одиннадцать – отправился на экскурсию в Краков и Величку. Поездка стоила приличных денег, а для некоторых семей стала просто неподъемной. В частности, для родителей Игоря, его соседа по парте. И тогда Якуб сделал нечто необычное. Собрал в коробочку накопления, которые откладывал на новый компьютер – карманные деньги, деньги, полученные в красивых конвертах на день рождения и на Рождество, те, которые получил от отца за мытье автомобиля, заработок от продажи старых игрушек на блошином рынке – и поставил перед родителями на столе во время воскресного завтрака, сначала прося, а потом и настаивая, чтобы те передали их родителям Игоря на экскурсию. Дело было очень деликатное. Они не могли просто позвонить родителям Игоря и рассказать им о жесте Якуба, потому что это так, как будто они говорили: «Вы бедные-несчастные, и мы хотим вам помочь». Бедных много, но никто из них не хочет услышать подтверждение этого из уст других. Мать тогда встретилась с учительницей Якуба и передала деньги ей. Родители Игоря не приняли этот жест. Они были возмущены, что кто-то смеет вмешиваться в их жизнь. Объяснили, что экскурсия совпадает по времени с их семейным торжеством – золотой свадьбой у бабушки Игорька, а это важнее, чем какая-то там экскурсия. Когда выяснилось, что Игорь не едет, Якуб тоже отказался. Заявил, что без друга не поедет. Это трудно было понять, потому что друзьями мальчики не были. У Якуба вообще не было друзей. Игорь был просто одним из его одноклассников.

Когда он закончил начальную школу и пошел в гимназию, его изоляция стала еще сильнее. Сначала они объясняли это изменением окружения, новой средой, возросшими требованиями. С растущей тревогой наблюдала она за сыном. Он часто был задумчивым, грустным, погруженным в себя. Возвращался из школы, закрывался в своей комнате, делал уроки, сидел за компьютером или читал книги. Наверное, именно тогда он максимально отдалился от отца, который точно так же, как когда-то восторгался им в детстве, сейчас прямо заявлял о своем разочаровании.

По настоянию Урсулы она все-таки сходила с Якубом к психологу. Парень вел себя грубо, чувствовал себя оскорбленным, на вопросы отвечал резко. В какой-то момент попросился выйти в туалет и больше не возвращался. Психолог сказала ей на прощание, что заметила у Якуба симптомы синдрома Аспергера, но, чтобы удостовериться в этом диагнозе, ей нужно общение с ним и более точный анализ. Тогда она не знала, что это за синдром такой, кроме того, Якуб так долго не возвращался, что она покинула кабинет, не дожидаясь дальнейших объяснений. В течение последующих дней она прочесала весь интернет в поисках информации на тему синдрома Аспергера и пришла к выводу, что такие симптомы на каком-то этапе жизни есть у каждого мыслящего человека, а особенно у молодого, ранимого подростка. Она пообещала Якубу, что никогда больше не поведет его ни к какому психологу. В тот вечер они очень долго разговаривали, и видимо, тогда ее любимый сын стал ее другом.

Этот период стабильной, полной безграничного доверия дружбы длился около трех лет, но чем больше она приближалась к Якубу, тем больше Иоахим от него отдалялся. Отец любил его, любил очень, это не вызывало сомнений. Но договориться с ним не смог, а вернее – даже не пытался.