Шрифт:
Закладка:
— Ну… — Изгой замялся, подбирая слова. — У нас есть поезда. Знаешь, что это?
— Нет.
— Ладно. Гусеницу представляешь себе?
— Ну?
— А это большая гусеница, только механическая и полая внутри, и состоит она из таких вот железных ящиков.
— А зачем они нужны?
— Чтобы ездить по земле.
Ойлэ непонимающе нахмурилась.
— А автомобили тогда зачем?
— М… Чтобы ездить по земле.
— А говорят, у вас ещё есть трамваи, — продолжала Ойлэ. — Они зачем?
Изгой несколько замялся.
— Чтобы ездить по земле.
— А троллейбусы?
Изгой совсем уж растерялся.
— Тоже чтобы ездить по земле, — пожал плечами он и улыбнулся. — Есть ещё велосипеды, самокаты, скейты, лыжи, роликовые коньки… — заметив непонимающее и почти испуганное выражение лица Ойлэ, Изгой от души засмеялся и вернул ей рисунки. — Это всё способы передвижения по земле. Да, у нас их много.
— Как странно, — хмыкнула Ойлэ, убирая обратно рисунки. — У нас, конечно, тоже есть всякие автобусы, трамваи, корабли и так далее, но…
— Но?
— Но они не особо отличаются друг от друга, если честно, — сказала Ойлэ. — Внешне они уж точно ничем не отличаются. Все они выглядят, как наш корабль, — Ойлэ кивнула в сторону корабля и улыбнулась. — Он, кстати, называется «Сушь».
— Интересное название для корабля.
— А что? По-моему, всё логично. Мы же на сушь идём.
Изгой усмехнулся про себя и окинул взглядом пузатый корабль китов.
— Действительно. И что, автобусы так же будут выглядеть?
— Ага.
— И трамваи?
— Особенно трамваи.
— И автомобили?
— У нас нет автомобилей.
— Как это? — удивился Изгой.
— Ну так, — пожала плечами Ойлэ. — Посмотри, какие мы большие. Один Уол чего стоит: самый длинный из всех нас. А представляешь, что было бы, если бы каждый залез в свой отдельный трамвай? Ну или автобус, как кому нравится. Мы бы в океане не поместились.
— И то правда, — согласился Изгой. — И всё же. Мне просто интересно: ведь должны же быть какие-то отличия, ну, скажем, между трамваем и автобусом?
— Ну конечно!
— И какие же?
— Трамвай цепляется за провода, чтобы не уплыть куда-нибудь, неизвестно куда, и ходит только в черте города, а автобус может плыть, куда хочет, и в черте города не ходит.
— Это принципиально?
— Да.
— Почему?
— Ты представляешь себе жизнь в океане?
— Нет.
— Тогда представь: это на суше толком в пространстве не поперемещаешься, только вперёд-назад, вправо-влево, а в воде можно ещё и вверх-вниз. И улицы у нас друг на друге, навроде этажей у вас в домах. Понимаешь?
— Ну допустим.
— Вот. И по этим улицам курсируют трамваи. А представь, что будет, если вдруг один трамвай сломается и начнёт тонуть. Он же зацепит все остальные, что были под ним, понимаешь?
— Понимаю.
— Поэтому все автобусы в черте города — это трамваи, которые привязали к проводам. А все трамваи за чертой города — это автобусы.
— Умно.
— Наверное.
Повисла пауза. Некоторое время было тихо, но потом, спустя пару минут молчания, снова тихо-тихо заскрипели звёзды, и даже сверчок из соседней травы не убедил сидящих у воды в том, что это был он, а не светлячки в небе.
— Так значит, это была ты? — спросил вдруг тихо Изгой, повернув голову к Ойлэ. Та кивнула. — Удивительно.
— Мир тесен, — пожала плечами Ойлэ. Почему-то новость, что именно Изгой рисовал её когда-то давно, не особо впечатлила её: наверное, потому, что она знала, что так и будет.
— Знаешь… Мне ведь Орион почти как друг, — сказал Изгой, с грустью глядя на своё тёмное плывущее отражение в озере. — Я вижу его каждую осень и каждый раз радуюсь ему. Приходит сентябрь, я смотрю на небо, и там ничего нет, а потом вдруг однажды ночью поднимаю глаза — а там Орион. Глядит на меня из своего чёрного загадочного космоса и улыбается мне, потому что я ему тоже друг. Я рад его приходу, он — моему. И всю осень мы будем вместе. Ну, как всю: только первую половину, пожалуй, потому что потом из-за океана прибегут облака, дожди, всё такое, и Ориона будет не видно, — Изгой замолчал и грустно вздохнул. — Может, я чего-то не понимаю? У нас многие не видят в звёздах ничего… такого. Для них это и правда просто звёзды. Просто звёзды, — Изгой закрыл глаза и медленно выдохнул. — Просто звёзды, — повторил он с необъяснимой горечью. — Какой кошмар.
Ойлэ осторожно покосилась на него. Она была более, чем уверена, что Изгою хотелось плакать.
— Тебе обидно, — то ли спросила, то ли сказала Ойлэ. Изгой спрятал лицо в ладонях.
— Да, — просто согласился он. — Мне обидно за мой род, за себя, за нас… За тех, для кого звёзды — это «просто звёзды». За тех, для кого море — это «всего лишь море». За тех, для кого ряды бесполезных цифр и слов — это смысл жизни, а созвездие, видное, может быть, раз в десять лет, — «просто звёзды».
— Нет, — покачала головой Ойлэ. — У нас не так. Мы любим смотреть — не только на звёзды. Но… В каком-то смысле я вам даже завидую. Земля постоянна, она не качает тебя ежеминутно на своих многочисленных руках, и ты можешь спокойно смотреть на небо. В воде так не получится.
— А у вас есть обсерватории? — оживился Изгой. К нему вернулась прежняя живость, и даже в темноте Ойлэ заметила, как заблестели от интереса его глаза.
— Да, — кивнула Ойлэ. — И телескопы у нас есть. У нас много чего есть. И в космосе мы были.
— Вы были в космосе?! — удивлённо переспросил Изгой. Ойлэ снова кивнула.
— У нас как-то странно получилось, — задумчиво сказала она, поглаживая белый подбородок. — Мы побывали в космосе раньше, чем на суше. Не знаю, почему. Впрочем, я не учёная, объяснить не могу. Вроде есть обоснование… Не помню. Давай я скажу, что просто Мать Природа не пускала нас на сушу, и ты мне поверишь, — улыбнулась Ойлэ.
— Охотно верю, — тоже улыбнулся Изгой. — Да и откуда ты знаешь, может, оно и правда так. Природа-то не глупая, она знает, что делает.
— Просто небо для китов — это перевёрнутый океан… — задумчиво продолжила свою предыдущую мысль Ойлэ. — У первобытных китов даже было представление, что небо — это потусторонний мир, Бесконечный океан, в который когда-то попадают все киты и становятся облаками. Ну, это мы видим их облаками, а кто знает, как оно на самом деле?
— Ты так нежно всё говоришь, — почему-то сказал Изгой. Ойлэ вопросительно подняла брови.
— Ты о чём?
— Исключительно китовое, — продолжил Изгой и грустно покачал головой из стороны в сторону. — Люди так не могут.
— Почему?
— Не знаю, — пожал плечами
