– Конечно! – возмутился Белогородцев. – Я глава этой Общины, я знаю, чем живут мои последователи! Более того, я уже говорил, что прихожан у нас немного, людей сложно вести к свету, тьма более привлекательна. В этом мире, по крайней мере, а о другом мало кто думает. Я знаю всех поименно, знаю, кто чем живет! И я уверяю вас, что среди нас нет того, кто мог бы убить несчастную женщину, какова бы ни была на то причина. Убийство – грех гораздо более страшный, чем ЭКО. Я не имею к этому никакого отношения!

В том, что к убийствам Белогородцев не имеет отношения, Олег уже почти не сомневался. Характер не тот. Возомнить себя мессией, задурить голову несчастным людям – а счастливые в секты не попадают, – тявкать из-за угла в газеты, как крыса, он может, а вот убить – едва ли. Но это не отменяет того, что в его секте может быть кто-то с более крепким характером, отбитый на всю голову, воспринявший слова «отца» буквально. Споришь с Богом – смерть тебе.

– Тогда я попрошу у вас список ваших прихожан, желательно с адресами и телефонами, я лично все проверю, – сказал Олег, прекрасно понимая, что, если у Белогородцева есть хоть капля мозгов или подозрений, что убийство мог совершить кто-то из его людей, список он не получит.

Капля мозгов или подозрений у него была.

– В ответ я попрошу у вас ордер, – заявил Белогородцев.

– Ордер на список? – приподнял бровь Олег.

– Ну, какая-то же официальная бумага у вас должна быть, – не смутился тот.

Официальной бумаги у Олега не было. И достать ее возможности не было тоже. С другой стороны, едва ли Белогородцев знает, как такая бумага должна выглядеть, если немного поколдовать в фотошопе… Но, если крыса позвонит его начальству, Олегу не поздоровится. Тут же не простое самоуправство и растрата человеческих ресурсов на дело, которое до сих пор воспринималось неоднозначно, но и подделка документов. За такое могут и из органов выпереть.

– Будет вам бумага, – пообещал Олег, поднимаясь. – А вы пока начинайте список писать, чтоб потом время не тратить.

– Со списком проблем не будет, бумагу принесите, – ухмыльнулся Белогородцев.

Он тоже поднялся, но этим выставил себя в не слишком выгодном свете: отец Юрий был тощ и на целую голову ниже Олега. Однако, очевидно, чувствовал сейчас собственное превосходство. Да, такой крысеныш едва ли сможет убить человека, а тем более двух. Если Нелли Коростаева и могла быть нежной барышней, не ожидающей подвоха, то едва ли матерая уголовница Дарья Антонова позволила бы причинить себе вред подобному хорьку.

Олег вышел за ворота дома в сопровождении той же девушки, что его встречала. Казалось, она и вовсе ждала его у двери, хотя, может, и ждала. Такая вот персональная секретарша у отца Юрия. Вышел за ворота и сразу закурил, хотя хотелось помыть руки с мылом. Слишком уж неприятная личность этот Белогородцев. Смешно вот, после возлияний с бомжами Олегу руки мыть не хотелось, а после разговора в чистом кабинете с Белогородцевым – хотелось. Потому что бомжи – это вам не крысы. Крыс Олег не любил еще больше, чем собак.

До конца рабочего дня оставалось некоторое время, а потому Олег решил наведаться к участковому, на территории которого находится сие богоугодное заведение. Если с участковым повезет, то и фотошопить ничего не придется. Хорошие участковые знают, чем живет участок, особенно такие ненадежные контингенты, как этот Белогородцев со своей сектой. Если очень повезет, даже заветный списочек Олег получит сегодня.

* * *

Лера понятия не имела, как Павлову это удалось, однако вскоре отчет судмедэксперта по вскрытию Дарьи Антоновой лежал у нее на столе. Конечно, на работе она его читать не стала, спрятала в сумку, а вытащила уже дома, где не было лишних глаз и любопытных коллег.

Простуда так и не прошла, от боли в горле по-прежнему спасали пастилки с медовым вкусом, а в сумочке поселился спрей для носа, поэтому Лера воспользовалась поводом и пораньше ушла с работы. То есть как пораньше? Не через два часа после окончания официального рабочего дня, а всего через сорок минут. Никто ей ничего не сказал бы за своевременный уход и так, особенно с учетом болезни, но она сама себе казалась бы слабой и ущербной. А тут вроде как отчет в сумке лежит, значит, она может сбежать пораньше собственноручно установленного срока.

Несмотря на высокое мнение эксперта Макара Ивановича о собственных способностях, его отчет практически полностью совпадал с тем, что писала сама Лера, исследуя тело первой жертвы. Ровно те же крепкие зубы, чистые сосуды, неизмененные внутренние органы – и непонятное быстрое старение всего организма. Точную причину смерти эксперт также не смог указать, но отметил, что внешних повреждений нет и тело после смерти не перемещали. Но только сейчас Лера обратила внимание на одну любопытную деталь. И оказалось, что именно эта деталь и не давала ей покоя с выходных, когда она общалась с матерью Антоновой и мужем Коростаевой.

Нелли Коростаева была женщиной во всех смыслах положительной. Родилась в обеспеченной семье, замуж тоже вышла за хорошего мужчину. Никогда ни в чем не нуждалась, имела доступ к платной медицине, качественной еде, а потому ее крепкое здоровье в двадцать четыре года Леру не удивляло. С генетикой и доходами девушке повезло, а возраст еще не успел взять свое. С Дарьей же дело обстояло по-другому. На взгляд Леры, женщина, проведшая не один год в заключении, просто не могла сохранить идеальное здоровье, даже если такое досталось ей от природы. Лера знала, как неохотно оказывают медицинскую помощь заключенным даже при серьезных заболеваниях. Бывает, у тюремного врача на все случаи жизни один анальгин, хорошо если не просроченный. Работают заключенные много, и даже в свободное время никто не разрешает им просто так валяться на нарах. Едва ли женщина способна провести несколько лет в тюрьме и выйти оттуда абсолютно здоровой. Не способна, а вот поди ж ты, Дарья Антонова как-то смогла.

Если до этого вечера Лера считала, что обеих женщин могла связывать какая-то болезнь, то теперь задумалась: а что, если их связывало отменное здоровье?

Заинтересовала Леру и та часть отчета эксперта, где он описывал внешние данные и отличительные черты трупа. У Дарьи было несколько татуировок, в том числе та, о которой рассказывала ее мать, – в виде