– Нет, надо возвращаться, – сказал отец, взял девочку на руки, прижал к груди и пошел прочь от горы. – Нужно готовиться к…

– Стойте! – крикнула им девушка. Ей не хотелось так быстро отпускать отца. Она стиснула его плечо.

Лицо у него расплылось, превратилось в большое пятно. Как Эрис ни смещалась в стороны, она не могла толком его разглядеть. Размытые черты скрывали пряди волос неясного цвета – белые? черные? темные, но уже тронутые сединой? – ими играл ветер. И только голубые глаза, окруженные морщинками, ярко сияли в море ее памяти. Одежда отца слилась с черным туманом, а вскоре он залил девушке глаза, поглотил все: и гору, и лес, и тени.

Личико маленькой Эрис вдруг стало лицом другого ребенка – с повязкой на глазах, темными волосами и зловещей улыбкой на губах.

У девушки перехватило дыхание.

– Не надо, – прошептала она и протянула руку, чтобы прогнать девочку-розу.

Отец, безмолвный и испуганный, уставился на нее большими глазами, полными мольбы. Не успел он прервать молчание, как черный туман спустился вновь, нахлынул волной и смыл все без остатка. А следом вспыхнул слепящий свет.

* * *

Стены и железная дверь так и стояли невредимыми, а из коридора доносился мягкий, лишенный ритма стук.

Эрис потеряла счет времени и не знала, как давно она уже прячется в этой забаррикадированной комнате. Девушка заерзала на кровати, и жесткий шелк больно царапнул саднящую кожу на ладонях. Раны оказались сухими на ощупь. Что ж, хоть кровотечение прекратилось. В какой-то момент она, должно быть, упала в постель, но, когда и как, вспомнить не могла. Мебель, которую она придвинула к двери, тоже ничуть не пострадала.

Злосчастная комната. Дважды ей здесь грозила верная смерть, и дважды Эрис удавалось уцелеть. Чудовище обмануло ее, посулив погибель, и она была благодарна за эту ложь.

Эрис простонала и помотала головой, стараясь прогнать болезненный гул. Может, ложь и впрямь бывает полезна для общего блага. Виктория вот стала Второй, несмотря на отсутствие сильной веры. Если бы не ее слепые амбиции, Эрис пришлось бы вслед за отцом идти работать на каменоломню, где он надышался бы пылью и умер еще раньше.

Констанция же скрывала правду из сочувствия. Эрис вспомнилось, как сестра однажды сидела у постели умирающего пациента. Живот у него почернел, повязка, одеяло и простынь были алыми от крови, в воздухе висел гнилостный запах. Он бредил от боли и то и дело называл Констанцию мамой.

– Да-да, это я, все будет хорошо, – приговаривала Констанция своим ласковым, успокаивающим голосом. Она пробыла с ним до самого конца – пока он не закрыл глаза навсегда.

Город, созданный королями, властвовал над жизнью всех, кто был дорог Эрис. Сама она не могла найти себе там места, но в этих стенах ее семья обрела спасение.

От этой мысли во рту разлился горьковато-сладкий привкус. И все равно ложь есть ложь. Виктория отреклась от собственного прошлого, обрекая на голод бедняков – хотя когда-то и их семья была в их числе, – и все ради процветания города. Констанция же солгала умирающему, чтобы облегчить себе жизнь.

Стук в коридоре никак не утихал. Эрис отодвинула мебель, приоткрыла дверь и выглянула в узкую щелку. На ручке с другой стороны покачивалась маленькая музыкальная подвеска. На полу стоял железный поднос, а на нем – лепешка, обернутая в ткань, и небольшая тарелка с тушеной бараниной, морковью и перцем. В углу подноса горела свеча в стеклянном подсвечнике, почти до самых краев залитом расплавленным воском.

Чудовище просит прощения.

Эрис стиснула кулаки. Она стала зависимой от убийцы, от его подачек, точно коза, которую откармливают на заклание и от которой нет больше толка. Вскрикнув, девушка пнула поднос. Тарелки со звоном покатились по полу.

Эрис закрыла лицо руками. До чего жестокий сон! Он снова напомнил ей об отце, которого отняли у нее так рано, которого беспощадно использовали, который жил в городе, полном лживых россказней о магии, в городе, где найдут упокоение ее сестры – не сейчас, а потом, еще не скоро, – мысли об ином сценарии казались невыносимыми. В Эрис с новой силой вспыхнул гнев – она злилась на главного виновника всех этих бед, на Чудовище, ее бывшего товарища и будущего убийцу тысяч горожан, которые даже не догадываются о его существовании и виноваты лишь в том, что живут в городе, возведенном его братьями.

Призвать розы у нее не получилось. Она не смогла остановить месть великана. Но есть кое-что такое, с чем ей под силу справиться.

Воскрешение.

Сперва она планировала оживить отца после того, как выполнит обещание, данное Чудовищу. Теперь же она берет свои слова назад. Если великан не собирается учить ее искусству воскрешения, она справится и сама.

Только нужен труп. Впрочем, она знала, где его найти.

Глава двадцатая

Спотыкаясь, Эрис пробиралась по темным коридорам, осторожно ощупывая стены. Факел она с собой не взяла – боялась, что ее сразу заметят. Не хватало еще, чтобы ее сцапали. Она еще ни разу не ходила по замку вот так, вслепую. Так он казался просторнее, коридоры будто бы удлинились, дыхание сделалось громче. Наконец чернота сменилась очертаниями сада, залитого лунным светом.

Растения отбрасывали друг на друга синевато-черные тени. Эрис пересекла галереи, рассудив, что стук шагов по мраморному полу лучше скрипа гравия под ногами, и поспешила в дальний угол сада, к небольшому земляному холмику с тремя белыми камнями.

Она не забыла, где похоронен детеныш пантеры. Да и как такое забудешь? Его могила постоянно напоминала ей о совершенном преступлении. Как знать, может, если его оживить, убийство простится и выполнять обещание, данное великану, уже не понадобится?

Обещание. Эрис задумчиво теребила край рубашки, перебирая пальцами. И почему оно никак не идет у нее из головы? Никакого обещания больше нет. И все же, вопреки всей ее злости, успокоиться она не могла. Ведь даже во время их поединка Чудовище тревожилось о ее ранах.

Девушка тряхнула головой. Это чувство вины, подумала она. Вины за то, что великан причинил зло слабому старику, который искал золото, чтобы спасти свою ферму. Но каким бы ни было его раскаяние, он не перестанет быть убийцей в ее глазах.

Эрис принялась щупать землю и нашла края могилы. Даже при лунном свете видно было плохо. Могила была усыпана землей, а не пеплом, как все вокруг, но земля эта была зернистой и сухой и рассыпалась, стоило только к ней прикоснуться. Эрис по очереди убрала камни с холмика, стараясь действовать бесшумно. Если ничего не получится… всегда можно перезахоронить тело.

Потом девушка опустила руки в зыбкую землю и принялась раскапывать ее – так осторожно, будто раздвигала воду, чтобы только не повредить труп. Земля струилась сквозь ее пальцы и шипела в тишине, точно водопад. А каждый камешек громко стучал, точно тяжелый шаг.

Эрис копала все глубже и глубже. По шее ручейками побежал пот. И вот, когда ноги уже жгло от натуги и дальше стоять на коленях было невозможно, она нащупала мягкую шерстку.

Девушка взяла на руки маленькое тельце. Кости слегка сместились, казалось, одно неверное движение – и скелет переломится.

В недрах пустыни трупик превратился в мумию. Тело еще не до конца разложилось. Клочки шерсти выпали, обнажив морщинистую бледную кожу. Земля высосала почти все соки из детеныша, и под кожей топорщились ссохшиеся жилы. Рана на шее, нанесенная Эрис, никуда не делась – она зияла на трупе черным провалом. Девушка смахнула с усов детеныша песчинки.

Глаза у котенка сгнили – от них остались лишь пустые глазницы. При виде их Эрис вспомнила про детей-розы и их окровавленные повязки. По спине побежал холодок. Оторвав кусок ткани от своей рубашки, Эрис замотала котенку голову. Пускай она и собиралась использовать несчастное создание в своих целях, уважение все равно было нелишним.

Девушка отыскала в саду местечко, не усыпанное обломками стен и не скрытое тенью, и осторожно положила трупик на землю. Котенок, казалось, просто уснул на боку. Золотистые пятна на его редкой шерстке слабо мерцали в лунном свете.

Эрис села рядом и прикусила губу.

Другого выбора попросту нет. Нужно действовать, и, если уж в ее распоряжении есть тельце котенка, так тому и быть. Чудовище вон столько жизней погубило на своем веку и наверняка не раз проводило обряд воскрешения. В сравнении с этим ее преступление казалось ничтожным.

Эрис опустила руки на трупик. Кости