чувством отвращения, и осуждал себя, и все же в сегодняшних его мыслях обо всем этом было что-то новое. Все, казалось бы, отошло далеко, было забыто, отгорожено прочной стеной, но вот незначительный толчок — и прошлое вдруг возникло с такой же легкостью, с какою теннисный мячик перелетает через сетку. Никогда еще это не казалось ему таким странным, как сейчас. Ну разве не удивительно, что случайная, мимолетная связь (ведь слово «люблю» ни разу не было произнесено между ними), не одушевленная ни единой искрой духовной близости, такая грубая, плотская, оказалась столь сложной, так действовала на его воображение и всегда подчиняла его. Сёдзо подумал сейчас о себе то же, что и о профессоре Имуре: «До чего же все-таки странное существо человек!»

Сёдзо спустился по последнему крутому склону. Газгольдер перед вокзалом тускло поблескивал в лунном свете. В самом городе горели редкие огоньки. Война погасила яркие фонари курорта, и хотя было немногим больше восьми часов, казалось, что уже глубокая ночь. Сёдзо вошел под арку моста. Гостиница «Сёфукаку» находилась по другую сторону железнодорожной линии, на горе, противоположной той, где стояла дача профессора Имуры. Сёдзо предстояло пройти по извилистой дорожке в гору такое же расстояние, какое он прошел, спускаясь вниз. Месяц, следовавший за ним, ярко освещал одни участки дороги, оставляя в тени другие. Вокруг тянулись мандариновые сады. Сюда не доходил рокот моря, было совсем тихо. Воздух, пронизанный лунным светом и теплый, как в весенний вечер, был напоен ароматом мандаринов. Возможно, такими ночами и возникает чудесный аромат этих плодов; под желтой корочкой наливаются соком нежные дольки.

Сёдзо охватила вдруг сильная тоска по дому. Свет электрического фонарика, который ему приходилось то зажигать, то гасить, выхватывал из темноты мандариновые деревца, и ему вспомнилось апельсиновое дерево, росшее около их домика на косогоре. Марико часто привязывала к нему козочку. Сёдзо казалось, что он очень давно не видел жены, хотя с того времени, как он расстался с ней, не прошло еще двух недель. Он не только не собирался задержаться в Атами на два-три дня, как советовал ему Таруми, но думал даже, что ему удастся выехать в тот же вечер. Пришлось, однако, остаться до завтра. Утром к Имуре должен был зайти профессор М., известный авторитет в области истории распространения христианства в Японии, и Имура предложил Сёдзо познакомиться с ним. Эта любезность профессора Имуры, которой поначалу он очень обрадовался, сейчас тяготила его, он раскаивался, что обещал ему остаться до завтра, и очень жалел, что не может сейчас же сесть на поезд.

— Добро пожаловать,— приветствовала Сёдзо пожилая служанка, встречая его в передней, освещенной лампой, похожей на храмовый светильник. Она стала на колени и кланялась, упираясь тремя пальцами каждой руки в пол, как подобало по старинному обычаю. Чисто японская сложная прическа, полосатое теплое кимоно со тщательно завязанным широким поясом — все было как в довоенное время. В гостинице «Сёфукаку» принимали гостей с соблюдением японских традиций. На высоких воротах с легким навесом из коры кипариса красивой иероглифической вязью была вырезана и покрыта синим лаком надпись: «Сёфукаку». В этом только и заключалось внешнее отличие гостиницы от окружающих дач, разбросанных вдоль дороги посреди мандариновых садов. Комнат для гостей тоже было немного. Зато состоятельные постояльцы, которые считали отель «Атами» дешевенькой европейской гостиницей, приносили «Сёфукаку» отличный доход. По правде говоря, это фешенебельное заведение было совсем не для таких клиентов, как Сёдзо. Зная это, он все же решился остановиться здесь: провести в этой гостинице хотя бы одну ночь следовало из вежливости по отношению к Таруми, ведь он специально звонил сюда и заказал для него номер. А кроме того, теперь во всех гостиницах от постояльцев требовали, чтобы у них был рис, так как рис выдавался по карточкам, а в «Сёфукаку» этого не требовалось, что для приехавшего налегке человека было чрезвычайно удобно.

В номере Сёдзо одиноко ждал его фибровый чемоданчик, торжественно водруженный на изящную лакированную подставку, для которой он явно не подходил.

Та самая горничная, которая почтительно поставила жалкий чемоданчик Сёдзо на столь парадное, не подобающее для него место, налила гостю чашку чая и поставила ее на столик сандалового дерева, сделав это с отменным изяществом. Беря с подноса чашку, Сёдзо спросил:

— Ванну можно сейчас принять?

— Да, пожалуйста.

Поднявшись с колен, горничная принесла из смежной комнатки лакированный ящик для одежды. Но когда она, намереваясь помочь ему переодеться, взяла в руки купальный халат и шелковое, в мелкую полоску кимоно, Сёдзо неожиданно для самого себя чуть не закричал на нее:

— Я привык это делать сам. Положите!

— Ах, вот как!

Горничная была гораздо моложе и миловиднее той, что встретила Сёдзо в вестибюле, ее не портили даже неровные передние зубы, наоборот, они делали ее еще привлекательней, особенно когда она улыбалась. С привычной покорностью она повиновалась приказу и только спросила, сразу стелить постель или подождать.

— Делайте, как вам удобнее.

— Слушаюсь.

Чтобы попасть в ванную, нужно было пройти по галерее со стороны внутреннего двора. Эта ванная предназначалась для постояльцев двух-трех отдельных флигелей, в одном из которых находилась и комната Сёдзо. Помещение было небольшое. От порога до низенькой закраины полукруглого бассейна из белого мрамора пол выложен был в шахматном порядке белыми и черными плитками. Когда Сёдзо, согревшись в ванне, вышел на галерею, из комнаты, расположенной наискосок, появилась горничная. За густыми ветками деревьев светилось круглое окно. По-видимому, этот номер тоже был занят. Но, к счастью, как отметил про себя Сёдзо, постояльцы были тихие, оттуда не доносилось ни звука.

— Там у вас, кажется, тоже гость?—спросил он горничную, пришедшую стелить постель.

Днем, когда он приехал сюда, ему сказали, что во флигеле все номера свободны и, если ему не нравится отведенная комната, он может выбрать себе любую. Свой вопрос он задал не потому, что его очень уж интересовало, кто был тот приезжий, а просто он хотел сейчас загладить свою вину перед горничной, с которой только что говорил грубо, хотя она виновата была лишь в том, что он вдруг почувствовал в ней женщину.

Горничная ответила, что комнату с круглым окном заняли вечером. О прибытии постояльца гостиницу известили заранее, но поздно — автомобиль в нынешние времена быстро достать невозможно, а ведь женщине подыматься сюда в гору тяжело, и решили послать за приезжей рикшу. В общем как-то неудобно все получилось. Таким образом Сёдзо узнал, что по соседству с ним остановилась женщина. Он отложил