Пора.

Меня захотели вычеркнуть из своей жизни мои собственные дети и внуки, но я их мать и я их бабушка, и потому я не позволю им так опуститься – я сама себя вычеркну, чтобы их руки не замарались и души их уцелели.

Глава 18

Ливень обрушился на меня до того, как я успела достигнуть берега, однако мне повезло тем, что бледные лучи луны всё ещё прорывались сквозь тучи.

Когда выбиралась из лодки, не устояла на старых непослушных ногах, поскользнулась и упала на четвереньки прямо в воду. Луна окончательно погасла. Ливень стал безжалостно хлестать меня по спине, по голове, по лицу… Встать так и не удалось – пришлось выползать на берег на четвереньках, спотыкаясь дрожащими коленями о длинный подол платья.

В какой-то момент я всерьёз испугалась того, что у меня не получится добраться до дома: темнота стала такой густой, что хоть глаз выколи, я насквозь промокла и продрогла, ноги едва соглашались удерживать внезапно отяжелевшее тело… Хорошо, что на кухне я не выключила тусклую подсветку – только благодаря слабому огоньку, сочащемуся из кухонного окна, в кромешной тьме я смогла отыскать свой старый домик, в ночи́ походящий на чёрный квадрат. Чудом не поскользнувшись на деревянных ступенях, насквозь вымокших и оттого ставших особенно скользкими, я взошла на крыльцо, кое-как нащупала входную дверь, нашла дверную ручку, повернула её и… Наконец, кажется спустя целую вечность, переступила порог спасительного убежища.

Закрывшись на замок и на щеколду, я не выдержала и сползла вниз по стене. Мокрые пряди растрепавшихся волос налипали на лицо, тело дрожало от холода, сердце выпрыгивало из груди, но темнота комнаты не казалась мне такой беспросветной, как та, что в эту ночь разлилась снаружи.

“Такой сильный ливень – это хорошо”, – вдруг подумалось мне. – “Он смоет все следы. Хотя было бы неплохо, если бы в той лодке что-то да и осталось… Хорошо, что я забросила в неё ботинок”.

Дрожа всем телом, я заставила себя подняться с пола. Утерев промокшим насквозь рукавом пуловера влажное лицо, я убрала с уставших глаз седые пряди волос и, нагнувшись, из последних сил сняла с себя не только обувь, но и вымоченные насквозь носки. Чуть ли не впервые в жизни не задумываясь о порядке, я разбросала носки и обувь в разные стороны, и тяжеловесным шагом последовала вглубь дома.

Продолжая тяжело дышать, я со скоростью разваливающейся на части старухи достала из-под кресла свою сумочку и, не мешкая, направилась в сторону двери, ведущей в подвал, который был обустроен у нас так хорошо – квадратная комната с узким прямоугольным окном под самым потолком и отдельной душевой комнатой, – что мы считали это помещение за еще одну полноценную жилую часть дома.

Спускаться в подвал по крутым ступеням лестницы было настолько сложно, что я даже не сомневалась в том, что подняться назад уже не смогу.

При помощи хлопка включив тусклый свет над массивным столом, стоящим в самом центре комнаты, я бросила свою сумочку на стол и оперлась о него обеими, сильно дрожащими руками. Кажется, я начинала понимать, как чувствуют себя мотыльки-однодневки, доживающие свои последние мгновения в губящих их выбросах остатков сил – жизнь спешит вон из их хрупких телец…

Над домом начали звучать страшные раскаты грома, в прямоугольном окне, едва возвышающемся над землей, засияли молнии… Я всё ещё могла вернуться назад и отдаться на волю стихии, но… Нет, я никогда не была из таких. Не была из слабых, хотя и могла не казаться бойцом.

Я достала из сумочки металлический чемоданчик и открыла его. Шесть капсул, встроенных в отдельные шприцы, блеснули в тусклом свете лампы. Дилемма – колоть или нет – в конце концов оказалась для меня менее сложной, чем представлялась. Если меня не убьёт эта вакцина, значит, убьёт простуда. То есть в любом случае мои шансы пережить эту ночь невнушительны.

Быть восьмидесятилетней старухой весьма утомительно. Я устала. И я не самоубийца. Я просто вколю в себя всё это с надеждой выжить, но если не выживу – не расстроюсь. Если по ту сторону жизни вообще есть возможность на расстройство или веселье… Надеюсь, Геральт и Шон смогут объяснить мне правила того мира. Надеюсь, я прожила неплохую жизнь, чтобы иметь возможность встретиться с ними, ведь они оба, безусловно, прожили хорошие жизни…

Читать инструкцию не было необходимости – я видела, как это сделал Редьярд Рэйнд. Объединив все шесть кубиков вакцины в один шприц – они удобно крепились друг к другу, – я закатала растянутый рукав своего пуловера. Ожог всё ещё выглядел ужасно, и всё равно я решила колоть именно в правую руку – на этой руке хорошо проступали вены, а мне нельзя было промахнуться. И я не промахнулась – попала точно в вену, выступающую в центре предплечья. Но что-то пошло не так… Возможно, я действительно потратила совсем все свои жизненные силы, возможно, у меня остановилось сердце, возможно, я просто лишилась чувств, возможно, у меня случилась мгновенная передозировка, но… Стоило мне вытащить иглу из своей руки, как мир перед моими глазами погас.

Падая лицом в пол, я лишь успела выставить левую, здоровую руку вперед – врезавшись лбом в предплечье я, кажется, не разбила лицо… А может и разбила… Не уверена. Я перестала чувствовать своё тело ещё в полёте. Может быть, умерла до столкновения с кафельным полом. Наверное, не стоило так резко… Ведь прожив восемьдесят лет не своей, а чьей-то чужой жизни, я так и не успела пожить так, как того жаждала моя уникальная душа, однажды пришедшая в этот мир с единственной целью, данной всем человеческим душам – познать счастье своего предназначения.

Act 2

Воспряньте. Всех не станет нас.

Глава 19

Я всё же не вернулась домой – спрыгнула с той лодки в озеро, как и написала об этом в своей предсмертной записке. Я пришла к такому выводу, потому что начала отчётливо захлёбываться, пока наконец не поняла, что вода не входит в меня, а, напротив, выходит через моё горло наружу…

Всё происходило в кромешной темноте… Меня рвало и выкручивало, меня ломало и сжимало, меня перемалывало… Я не сомневалась в том, что уже мертва, перед моими глазами даже предстала