Но пока один вид отчаяния означает погружение в бесконечность и потерю «я», второй вид позволяет вести себя так, как если бы «я» было обмануто «другими». Видя множество людей вокруг, участвуя во всех мирских делах, становясь мудрыми и понимая, как идут дела в этом мире, такой человек забывает о себе самом… Он не смеет верить в себя, считает, что слишком рискованно быть самим собой. Гораздо проще и безопаснее быть похожим на других, стать имитацией, числом, номером в толпе29.

Это превосходная характеристика «культурно нормального» человека, того, кто не осмеливается отстаивать собственные интересы, потому что это означает слишком большую опасность, возможность разоблачения. Лучше не быть самим собой, а жить в окружении других, встроенным в безопасную структуру социальных и культурных обязательств и обязанностей.

Опять же, такого рода характеристику следует понимать как находящуюся в континууме, на крайнем конце которого мы находим депрессивный психоз. Человек в состоянии депрессии настолько боится быть самим собой, настолько боится проявить свою индивидуальность, настаивать на том, что может быть его собственным смыслом, его собственными условиями жизни, что он кажется буквально глупцом. Кажется, он не может понять ситуацию, в которой находится, не может видеть ничего за пределами собственных страхов, не может понять, почему он зашел в тупик. Кьеркегор прекрасно формулирует эту идею:

Если сравнивать склонность потерять себя в большом количестве возможностей с попытками ребенка выговаривать слова, то отсутствие возможности похоже на немоту… ибо без возможности человек как бы не может дышать30.

Именно в таком состоянии депрессии становится трудно дышать или двигаться. Одна из бессознательных тактик, к которым прибегает человек в депрессии, чтобы попытаться разобраться в своей ситуации, состоит в том, чтобы считать себя совершенно бесполезным и виновным. Это поистине изумительное «изобретение», потому что оно позволяет ему выйти из своего состояния «немоты» и произвести какую-то концептуализацию своей ситуации. У него получается вычленить какой-то смысл – даже если он должен принять полную вину, подобно тем, кто причиняет столько ненужных страданий другим. Мог ли Кьеркегор иметь в виду именно такую образную тактику, случайно заметив:

Иногда изобретательности человеческого воображения достаточно, чтобы обеспечить возможность…31

В любом случае состояние депрессии может допускать изобретательность, создающую иллюзию возможности, смысла, действия, но не предлагающую никакой реальной возможности. Как подытоживает Кьеркегор:

Потеря возможности означает, что либо для человека все стало необходимым, либо банальным и пустым32.

На самом деле, в крайнем случае депрессивного психоза мы, кажется, видим слияние этих двух сторон… Все становится необходимым и пустым одновременно – а это ведет к полному отчаянию. Необходимость в иллюзии смысла была бы высшим достижением для человека; но когда он становится пустым, то смысл в жизни исчезает.

Почему человек предпочитает обвинения в вине, недостойности, неумелости – даже в бесчестии и предательстве – реальной возможности? Может показаться, что выбора нет, но на самом деле он есть: полное самоуничижение, подчинение «другим», отказ от личного достоинства или свободы – с одной стороны; свобода и независимость, отделение от окружающих, освобождение себя от связывающих семейных и социальных обязанностей – с другой. Это выбор, с которым действительно сталкивается подавленный человек и которого он частично избегает из-за самообвинений. Ответ найти очень просто: человек, находящийся в депрессии, избегает независимости и больших жизненных возможностей именно потому, что это грозит ему разрушением и смертью. Он держится за людей, которые поймали его в сеть бесконечных обязательств, снижая значимость зависимости именно потому, что эти люди являются его прибежищем, его силой, его защитой от мира. Как и большинство, человек в депрессии не может оставаться в одиночестве, не может найти в себе необходимую силу, чтобы встретиться с жизнью лицом к лицу. Поэтому он подстраивается под других; он защищен необходимостью и охотно принимает это. Но теперь его трагедия очевидна: его необходимость стала пустой и бесполезной, и поэтому его рабская, зависимая, де-персонализированная жизнь потеряла смысл. Страшно жить на такой привязи. Рабство выбирают потому, что оно безопасно и понятно; потом рабство теряет смысл, но человек уже боится выйти из него. Человек буквально умер для жизни, но физически должен оставаться в этом мире. В этом и заключается пытка депрессивного психоза: оставаться погруженным в ощущение собственной неудачи, но все же оправдывать ее, продолжать извлекать из нее чувство собственной значимости[62].

Обычный невроз

Большинство людей, конечно, избегают психотических тупиков экзистенциальной дилеммы. Им достаточно повезло, что они могут оставаться на средней грани «обывательства». Срыв происходит либо из-за слишком большого количества возможностей, либо из-за их недостатка; обывательство, как мы наблюдали ранее, знает своего реального врага и старается не рисковать, давая ему много свободы. Вот как Кьеркегор обобщает три альтернативы, доступные людям; первые два варианта соответствуют психотическим синдромам шизофрении и депрессии:

Ибо cо смелостью отчаяния взмыл ввысь тот человек, который бездумно окунулся в море возможностей; но будучи сокрушенным этим отчаянием, человек выступил против самого существования, для которого все стало необходимым. Но обывательство бездушно празднует свою победу… воображает себя хозяином, не замечая, что именно таким образом человек стало рабом бездуховности и самым жалким из всех.33

Другими словами, обывательство – это то, что мы бы назвали «обычным неврозом». Большинству людей удается выяснить, как жить безопасно в пределах возможностей определенного набора социальных правил. Обыватель верит, что, поддерживая себя на низком уровне личной напряженности, он может избежать потери баланса вследствие переживаний; обывательство работает, как сказал Кьеркегор, «через успокоение себя банальным и пустым». Эти мысли были написаны почти за столетие до того, как Фрейд заговорил о возможности «социальных неврозов», «патологии целых культурных сообществ»34.

Другие потребности в свободе

Тройная типология Кьеркегора не исчерпывает весь характер человека. Он знает, что все люди не настолько «непосредственны» или поверхностны, не настолько автоматически встроены в культуру, окружающие вещи и в других людей, которые достаточно точно отражают их мир. Кроме того, сравнительно мало людей оказываются на психотических крайностях континуума; некоторые достигают определенной степени самореализации, не скатываясь в полную бездуховность или рабство. И здесь рассуждения Кьеркегора становятся наиболее показательными: он пытается вывести из жизненной лжи тех людей, чьи жизни не похожи на ложь; они, кажется, наоборот, преуспевают в том, чтобы быть правдивыми, полными и подлинными личностями.

Есть тип человека, который с большим презрением относится