голый проплывает подо льдом от проруби до проруби целую минуту. Вот обычный человек, не спортсмен, бежит подряд сто часов и не устает. А вот художник пролетает на вертолете над городом, а потом рисует город с точностью до дома. Вот гибкая женщина, которая помещается в крохотный чемодан. Люди умеют подниматься по вертикальным скалам без приспособлений, разрубать руками бревна, прыгать с огромной высоты в бассейны размером чуть больше корыта, они многое умеют. Правда, все эти умения – для себя. Для своей славы. Любовь тут ни при чем.

Эрих думал об этом и услышал со двора непонятные однообразные звуки. Вышел на балкон посмотреть. Мальчик на детской площадке лупил зачем-то палкой по лавке.

Только что Эрих вспомнил о детстве, и вот – детство. Ребенок. Не просто совпадение. Эрих вышел во двор, к площадке. Мальчик бил палкой теперь по кузову деревянного автомобиля. Потом перешел к горке, бил по столбам, на которых крепится горка, по жестяному скату. Сравнивал звуки. Бил он не очень громко. Хватало ума понять, что, если будет громко, жильцы дома закричат на него.

– Зачем стучишь? – спросил Эрих.

Мальчик задумчиво посмотрел на него. Отошел, начал стучать по столбу качелей.

– Зачем стучишь-то?

– Пробую, – сказал мальчик.

– Пробует он. А почему один, мама где?

– Дома.

– А отец?

– Ну да.

– Что ну да?

Мальчик не ответил. Не хотел говорить об отце.

Опять совпадение: Эрих тоже не хочет говорить и думать о своем отце, хоть недавно подумал. Подумал случайно. Неделю назад отца похоронили. Как и где, Эрих не знает. Эриху кто-то позвонил, какой-то мужчина, спросил имя, фамилию, кем приходится покойному. Спросил:

– Не понял, вы хоронить собираетесь папу?

– Нет.

– То есть?

– Делайте что хотите.

– А вы ничего не хотите? Если хотите бесплатно, могу подсказать: обращаетесь в Минстрой, там есть отдел, называется отдел твердых коммунальных отходов, похоронного дела и спецпроектов, вы запишите, чтобы не ошибиться.

– Я сказал, делайте что хотите.

– В дерюжку завернуть и в яму кинуть, что ли?

– Да. До свидания.

И отца как-то похоронили. Или сожгли.

И еще был звонок.

– Вы сын Кулемина Евгения Геннадьевича?

– Да.

– Когда имущество будете забирать?

– Какое?

– Личное. Квартиру освобождать надо, а тут…

– Выбросьте, – не дослушал Эрих.

– Это мы легко, но тут документы, деньги даже есть, немного, карточка банковская, еще тут. Давайте приходите и заберите.

– Обойдусь.

На другой день пришла та самая официальная женщина, пришла с полицейским и с объемистым свертком. Достала папку, из нее несколько листов.

– Опись, – сказала она. – Распишитесь и берите. Вы болеете, что ли?

– Нет.

– А чего странный такой?

Эрих не ответил, расписался. Официальная женщина и полицейский ушли, Эрих запихал сверток и опись в мусорный пакет, вышел в подъезд и спустил пакет в мусоропровод. Тот пролетел с коротким шуршанием и гулко, тяжело, не по своему весу, шмякнулся внизу. Это и есть мои похороны, подумал Эрих. Прощай, папа.

А мальчик все стучал, не обращая внимания на Эриха.

– Ты бы по машинам постучал. – Эрих показал на площадку, где стояло два десятка машин.

– По машинам нельзя, – сказал мальчик.

– Почему?

– Они чужие.

Ему надоело стучать и говорить с Эрихом, он бросил палку и пошел домой.

На мгновение в голове Эриха мелькнуло: мальчик не уходит, он лежит тут с раскинутыми руками и ногами, неподвижный. В голове рана, из раны течет кровь.

Эрих перестал бояться таких своих мыслей. Раньше боялся. Потому что ожидал, что они когда-то перейдут в реальность. Теперь знал – не перейдут. Он не будет никого убивать. Это ничего не изменит. И убиваешь ведь для кого? Маньяки убивают для себя, но они маньяки, они сумасшедшие. Нормальные люди убивают для убиваемого, чтобы он стал мертвым. Чтобы ему стало максимально плохо. В этом и ошибка. Мертвому ни хорошо, ни плохо, ему никак. Намного интереснее, как реагируют живые. Если они не разучились реагировать. Иногда Эриху кажется – им уже все равно.

Он возвращался домой между мусоркой и стоянкой машин. К жестяной стенке, огораживающей контейнеры, были прислонены доски разобранного шкафа, из них торчали длинные винты. Эрих, проходя мимо, машинально стукнул кулаком по торчащему вбок винту, тот выскользнул из отверстия и упал на асфальт.

Вот она, подсказка. Все связалось в одно. Разобранный шкаф – и Эрих разбирал шкафы. Разговор с мальчиком – и Эрих вспоминал детство. Винт с острым концом – и стоянка машин, на которую он указал мальчику. Мысли о том, что никто ни на что не реагирует, – и возможность это проверить. Эрих поднял винт, пошел к стоянке. Машины стояли не вплотную, меж ними можно пройти. Вот новая, черная, дорогая. Эрих осмотрелся. Вокруг никого. Эрих пошел вдоль машины, глядя вперед обычным взглядом, как обычный прохожий, который идет между машин всего лишь потому, что тут короче путь к дому. А сам прижимал острие винта к кузову машины. Звук был не скрежещущий, как ожидал Эрих, а шуршаще-свистящий, как при заточке ножа. Довольно приятный.

После этого Эрих прошел мимо дома, сделав вид, что он тут не живет, прошел и мимо следующего, и еще одного, там выбросил винт в мусорный контейнер. Контейнер был полон. Наверняка утром вывезут, и никто не успеет найти винт. Эрих сделал круг и вернулся домой со стороны улицы, а не двора. На этот раз шел открыто, не спеша, как к себе домой. То есть он к себе домой и шел.

Эрих поставил будильник на шесть утра. Давненько он не ставил будильник: не было необходимости просыпаться к определенному времени. Теперь такая необходимость есть.

В шесть он вскочил и подбежал к окну. Вон она, черная машина. Красавица. Точнее, поруганная красавица. Интересно, кто владелец. Хоть и давно живет Эрих в этом доме, но никого не знает, кроме ближних соседок. Подобрались, как нарочно, три одинокие и пожилые однокомнатные женщины. Эрих даже имена их путает. Не знает он и того, кому какая машина принадлежит. Не обращал на это внимания. Разве что приметил толстого человека, который приезжал на огромном джипе. Да и то потому, что тот старался поставить джип поближе к дому. Из-за этого жильцы с ним ругались. А понять-то можно: человек очень толстый, ему трудно сделать лишний шаг. Без своего джипа он в этой жизни как без рук. То есть как без ног.

Эрих наскоро умылся, заправил постель, потом завтракал и пил чай, и все смотрел в окно, хорошо, что окна кухни и спальни во двор. Машину отлично видно.

Прошел час, другой, третий. Владелец не появлялся. Да и другие