как принципе миропорядка, описываемое формулой «один, а не два». «Сановник» заявлял, что в древности для конфуцианцев не было места в структуре общества и что они дармоеды, бесполезные для дела устроения[331]. Этот взгляд был соотнесен нами с легистской традицией отношения к конфуцианцам и моистам, характерной для Шанского Яна и Хань Фэя. Описывая ситуацию, когда государь одновременно опирается на земледельцев и воинов и чтит людей, ведущих себя в конфуцианском духе или проповедующих моистские взгляды, Хань Фэй говорил: «Поэтому несовместимые вещи не сосуществуют друг с другом»[332]. Это установка на инь. Возражения «сановника» против предоставления постов конфуцианцам, видимо, проистекают из скрытой установки на единство в духе «Хань Фэй-цзы»; она является зеркальным отражением конфуцианской установки на ян.

Что до других способов подбора кадров, «сановник», несомненно, был сторонником продажи должностей[333] и, быть может, положительно относился к принципу рекрутирования бюрократии по происхождению[334]. Следовательно, он стоял за «смешанный» путь выдвижения бюрократии, совмещавший способ «рекомендации» достойных с другими способами, осуждаемыми конфуцианцами.

«Императорский секретарь» сочетал мысль о единстве цели у различных выдающихся людей с идеей множества путей к этой цели: «У совершенномудрых людей «разные дороги», но они «приходят к тому же», кто идет, кто останавливается, но их устремления едины». В этих словах использована цитата из «Си цы чжуань [121]», которая ранее была интерпретирована эклектиком даосского толка Сыма Танем в том смысле, что философские школы идут «разными дорогами» к одной и той же цели — «устроению» Поднебесной[335]. «Императорский секретарь» цитировал «Си цы чжуань» в ином контексте, чтобы доказать, что при подборе кадров ценятся не нравственная безупречность и бескомпромиссность конфуцианцев, «придерживающихся [лишь] одного пути», а хитрость, гибкость и отсутствие излишней щепетильности у талантливого человека, который умеет достичь результата («совершить подвиг») и ценой «малой кривизны [добиться] великой прямизны». Соотнесение этих мыслей с идеями доклада трону Мэй Фу [122] (ок. 15-8 гг. до н. э.) показывает, что это принцип подбора кадров, характерный для «пути гегемона»[336].

Представление о единстве воплотилось и во взглядах «сановника» на государственное управление. Согласно Хуань Таню [123] (43 г. до н. э. — 28 г. н. э.), отличительной чертой «пути гегемона» (т. е. политической доктрины легизма) была мысль, что «власть исходит от одного [монарха] и правленье не имеет второго источника»[337]. В 221 г. до н. э. в обращении к трону циньских министров (в числе которых был легист Ли Сы) указывалось, что «законы и указы исходят от одного [монарха]»[338]. У «сановника» нет такого высказывания, но есть довольно близкие. Дело в том, что «законы» рассматривались легистами как стандарты, а «сановник» неоднократно подчеркивал важность установления государем единых стандартов, но не в правовой, а в экономической области; он был сторонником унификации рыночных цен, «объединения» (монополизации) в руках государства соли и железа, унификации их потребления (в частности, стандартизации изделий из железа) и «выравнивания» цен на них как на товары, наконец, унификации денежной системы (см. ниже, с. 102-107)[339].

Установление единых стандартов в сфере экономики «одним человеком» — государем — рассматривалось как путь реализации его единого отношения к обоим районам империи — «внутреннему» и «внешнему», ко всем ее жителям — «пребывающим близко» и «пребывающим далеко». Политика «уравнивания» имуществ, защищавшаяся «сановником», тоже была своеобразной формой воплощения универсализма монарха, который стремился посредством нее унифицировать положение своих подданных. Наконец, социальным последствием своих экономических и других мер «сановник» считал возвращение народа к «основному», т. е. одному занятию. Следовательно, он мыслил единое отношение государя к подданным как способ утверждения принципа «одна социальная группа — одна функция — один источник дохода»[340].

Таким образом, единство стоит наверху шкалы ценностей и у конфуцианцев, и у их оппонентов. И те и другие разделяли мысль о нем как о принципе миропорядка, согласно которому в каждый данный момент возможен расцвет «одной, а не двух» противоположностей и одной социальной группе соответствуют одна функция и один источник дохода. При этом конфуцианцы понимали единство как разное отношение к двум взаимосвязанным противоположностям, как установку на одну из них (ян), а их оппоненты колебались между универсалистским отношением к этим противоположностям и партикуляристским предпочтением одной из них (инь), проявившимся в возражениях «сановника» против приема конфуцианцев на службу. Конфуцианцы исходили из магико-этической интерпретации единовластия, по которой «один человек» — монарх — должен духовно преобразить народ по своему образу и подобию, постепенно приведя его к единству при помощи своей устроительной силы дэ; поэтому они заботились о нравственности проводников государева влияния — чиновников, считали, что на службе следует использовать только таких же конфуцианцев, как они, рекрутируя их лишь путем «отбора и рекомендации». «Сановник» же исходил из того, что монарх является единственным источником власти, которая проявляется одинаково по отношению ко всем; воплощением такого отношения он считал экономические (и правовые) стандарты; он не мыслил эту власть способной духовно преобразить простолюдинов, но полагал, что она в состоянии унифицировать их положение и сделать так, чтобы у них было лишь одно занятие — «основное», а для этого она должна взять на себя «второстепенное занятие»; поэтому чиновники вольны стремиться к выгоде, богатству, предпринимательству, а путь подбора кадров может быть «смешанным»[341].

Правовые воззрения

Рассмотренные категории культуры реализовались в воззрениях оппонентов на ряд вопросов. Здесь целесообразно остановиться на их взглядах на право и экономику.

Изучение правовых воззрений конфуцианцев и их оппонентов из «Янь те лунь» особенно актуально в связи с исследованием процесса «конфуцианизации» права, начавшегося при Западной Хань[342]. Реконструкция конфуцианских правовых воззрений показала, что, по мысли «знатока писаний», наказания имеют определенную функцию в космосе, копируют образ действий Неба в осенне-зимний период и связаны с инь; их функция предусмотрена миропорядком как вспомогательная по отношению к благой деятельности государя, связанной с ян, — «наставлениям при помощи внутренней духовной силы (дэ)» — и стоит иерархически ниже ее (см. выше, с. 53-54, 61-62). Сравнение этой концепции со взглядами Дун Чжун-шу показывает, что они определили ее[343].

Поэтому «знаток писаний» различал два вида законоположений. По его мнению, «указы» фиксируют «наставления», с их помощью «руководят народом», совершенный мудрец создает их, имитируя активность весны и лета; а «законы» фиксируют «наказания», с их помощью «запрещают жестокости и насилия», совершенный мудрец создает их, подражая активности осени и зимы[344].

Конфуцианцы сознавали бессилие наказаний и законов духовно преобразить человека, сделать его «бескорыстным» или «человеколюбивым». «Благородным мужем» они считали того, кто