Мартина почтительно остановившись за спиной молящегося.

– Преподобный, – тихо позвала она по-английски.

И вновь ничего.

Гончар устало опустился на оставшуюся целой скамью, предоставив Мартине самой разруливать ситуацию.

– Преподобный Алварес, – вновь позвала она. – Мы специально пришли в город, чтобы переговорить с вами.

Мартина вопросительно оглянулась на Олега, словно ища помощи, но Гончар прикрыл глаза и вытянул ноги, предпочитая подремать в редкие минуты отдыха. Сквозь щелочки век он видел, как Мартина подошла к священнику и начала что-то тихо говорить по-английски. Затем перешла на испанский. Ее голос стал громче. Она уже почти кричала, Гончар сумел разобрать лишь отдельные слова: «дети», «беда», «помощь».

Настоятель молчал, даже головы не поднял. Да жив ли он?

В отчаянии Мартина ухватила преподобного за плечо, и фигура в странной черной одежде рассыпалась в прах. На пол со звоном упал нож. И стало понятно: то, что Олег принял за облачение священника, оказалось вовсе не одеждой, а черным затвердевшим монолитом, обхватившим человека почти до самых плеч. Точно таким же, как у овец. Сейчас этот «монумент» выглядел опустевшей скорлупой.

– Да что же это такое! – Мартина чуть не плакала.

Отступив, она закрыла лицо руками, а Олег, наоборот, подошел к останкам священника. На черную «скорлупу» он старался не смотреть, зато от него не укрылись грязно-бурые пятна на некогда белой альбе, сейчас свободно лежащей на полу.

Олег поднял клинок. Лезвие тоже было покрыто бурыми пятнами. Рукоятка комфортно легла в руку, указательный палец сразу нашел место под упором. Да, непростой нож – хороший баланс, полуторная заточка, серрейтор на обухе. Получается, настоятеля убили? Только вот вопрос – убили до того, как он превратился в памятник себе, или это ранение вызвало такую реакцию? И что за мутации такие, когда после смерти даже скелета не остается? И нож почему оставили, хороший же нож? Или священник сам умолял каждого вошедшего, пока еще мог говорить, чтобы избавили его от подобного существования? Но в христианстве любые испытания нужно принимать со смирением, все, что ниспослано, – все свыше. И просить другого убить себя никак нельзя – грех это. Или уже можно? Потому что – какая же это жизнь? Гончар чувствовал, что запутался. А еще вертелась в голове мыслишка: что общего у священника с овцами, раз Аномалия их вот так вот?.. Впрочем, философствовать можно долго, да только не время сейчас для рефлексий.

Пора было уходить, но Мартина словно взбесилась. Она то порывалась куда-то бежать, то возвращалась обратно, причитая: «Что же делать? Что же делать?!» Наконец ее лицо приняло решительное выражение.

– Надо все обыскать, он может быть здесь! – крикнула она.

Кто «он»? О ком она? Если об убийце преподобного, так это случилось не меньше полугода назад. Хотя, может, и позже, и раньше – кто знает, сколько времени тут занимают процессы разложения?

– Идем, быстрее!

Мартина выбежала наружу. Даже рюкзак свой забыла, пришлось Олегу тащить оба. И выглядела она сейчас – как будто вляпалась в «гриву», только ведь нет тут никакой «гривы». Хотя… «Гривы» нет, а что-нибудь похожее наверняка есть. Царапину ведь она так и не дала обработать…

Ветер крепчал. Кидал в лицо брызги, срывал с мутировавших черных деревьев мутировавшую черную листву и гнал, кружа, по улицам. Грохотали оторванными кусками шифера кровли домов, громко стучали пустые оконные рамы, одну даже сорвало с петель, отбросило в сторону и, протащив юзом, впечатало в забор. Но Мартине было все равно. Она металась по городу, бросаясь от одного здания к другому, а Гончар с двумя рюкзаками плелся следом. «Что она надеется здесь найти? А может, она просто сошла с ума? – думал он. – Сначала Симанский, затем Лазерсон, теперь она… Мы все тут скоро спятим…»

Сильный порыв ветра швырнул Мартину на асфальт, в трещинах которого топорщились черные кристаллы. Она осталась лежать на земле, только плечи вздрагивали от рыданий.

– Вставай, замерзнешь. – Гончар и сам с трудом оставался на ногах. – Надо найти укрытие, иначе нам конец.

Нагнуться и ухватить женщину за плечо оказалось непросто. Еще сложнее было поднять ее с земли – пришлось обнять за талию и прижать к себе. Так, плечо к плечу, они доковыляли до ближайшего дома, на удивление почти не пострадавшего – по крайней мере, внешне.

Мимолетный взгляд зацепился за джип с надписью «Лучшие туристические экскурсии». Жил себе человек, имел небольшой бизнес, дом хороший построил – все окна целы, – но все накрылось медным тазом из-за Аномалии. Если бы еще дверь не запер, совсем бы был молодцом…

Расположились они на кухне. Брикеты торфа, найденные Олегом, давали достаточно тепла, а вот с печкой пришлось повозиться. В шкафчике нашлись пара стаканов и непочатая бутылка дешевого виски. Пообедали обычными консервами, правда, разогретыми. И ели не прямо из банок, как в предыдущие дни, а словно белые люди – с тарелок.

– Главное, чтобы виски не мутировало, – пошутил Олег, разливая спиртное, но Мартина шутки не поняла. Молча выпила и подошла к окну, за которым буянил ветер.

– Это надолго?

– Я что, эксперт? – фыркнул Гончар.

– Я видела, ты курил перед выходом…

Олег достал из рюкзака пачку и перебросил Мартине.

– Оставь себе.

– А ты?

– Я не курю в Зоне, не хочется. – И пробормотал, уже больше для себя: – Если Зона и меняет человека в лучшую сторону, то мне повезло не сильно.

Сигарета давно потухла, но Мартина осталась стоять, прижавшись лбом к стеклу. Ее спина легко вздрагивала.

Все-таки сломала ее Аномалия. Сейчас в Мартине ничего не осталось от той целеустремленной и уверенной в себе фемины в черных очках, которую он увидел несколько дней назад. Нет, Зона не для женщин, думал Гончар. Была б его воля, он бы вообще запретил пускать их туда. Грязь, страх, опасность, кровь, смерть – это противно самой их природе. Не должны женские глаза видеть, как перемалываются кости попавшего в «расколотку», как сходят с ума запутавшиеся в «гриве», не должны их уши слышать предсмертные, полные ужаса крики жертв «химеры». Ходить в Зону – мужское дело.

Потому что только мужик может быть настоящим исследователем, у него в крови открывать новое, искать, пытаться понять неведомое. Потому что с первобытных времен самец – добытчик в семье. И сталкеры, рискующие жизнью ради выгоды, ничем не отличаются от древнего охотника, забивающего зверя, чтобы накормить свою самку и своих детенышей. Потому что риск – это вообще свойство мужчин. Настоящая женщина не пойдет в Зону ни ради выгоды, ни ради острых впечатлений, ни ради науки. Ей не