— Я согласен.

Не думал он, что так закончится дорога его группы и его самого в далекую, очень романтичную Южную Америку…

29

Продать плоты оказалось делом непростым, проще было продать собственную руку, почку или… что там еще в человеке продается? — желудок, набитый, как у чайки, рыбой? Только кому он нужен, желудок этот? Вонючий орган, который все время ноет, ноет, ноет, требует мяса, но, кроме рыбы, ему нечего предложить.

Все выходы из порта охраняли военные, они находились везде, во всех помещениях, даже там, где прислуга обычно хранит мусорные ведра, в бухгалтерии и складе сигнальных флажков; на воротах вообще стоял целый взвод сторожей, вооруженный американскими автоматическими винтовками… Все наземные службы были подчинены людям в форме и заняты ими.

Геннадий помялся, — неудобно было спрашивать, — но поскольку доведение сделки до ума было поручено Серхио Васкесу, все-таки спросил:

— Серхио, а как вывезешь плоты с портовой территории? Военные ведь не дадут…

Серхио озадаченно поскреб пальцами затылок: ну совсем как замороченный, забитый жизнью русский мужичок, красноречиво приподнял плечи и проговорил:

— Поломаем голову, а там видно будет…

Все-таки он был большим человеком. Серхио Васкес на грузовиках вывез три запасных плота в Вальпараисо, там плоты были проданы богатому человеку, у которого во владении находился целый флот… Кроме флота — большое имущество на земле.

Богач, брюзжа что-то про себя, поплевал на пальцы и от большой кучи денег, хранившейся у него в сейфе, отложил в сторону три пачки. Это было примерно в три, а то и в четыре раза меньше того, чего на деле стоили плоты.

Серхио дернулся, выпрямился напряженно, но хозяин, недовольно шевельнув большим животом, — живот у него был действительно большим, просто выдающимся, настоящий портовый пакгауз, — предостерегающе поднял правую руку:

— Больше не дам ни одного песо… У меня их нету.

— А это? — Серхио показал пальцем на гору пачек, находившихся в сейфе.

— Здесь каждая кредитка расписана… Все деньги находятся в обороте. — Богач угрюмо и одновременно угрожающе поглядел на Серхио.

Серхио примирительно вскинул обе руки: раз богатый человек не может заплатить то, что положено, — не надо, пусть хозяину от этого будет лучше, пусть каждый день он ест европейские анчоусы, намазывает на них повидло из гуаявы и запивает шотландским виски… И вообще пусть у его жены будет хороший любовник, чтобы сварливая женщина не доставляла ему лишних беспокойств, особенно по ночам.

"Ну и хряк, — невольно подумал Геннадий, — ни стыда, ни совести, ни бумажки под хвостом, чтобы не воняло". Вслух же ничего не сказал, для этого не хватало запаса испанских слов, — лишь отвернул голову в сторону.

Хряк все понял и повернул голову в обратном направлении.

— Вах! — на грузинский лад, темпераментно и гневно воскликнул Серхио, когда они вышли на улицу, и вскинул руки в огорченном движении. — Как бы он нас с тобою военным не заложил.

— Не должен вроде бы, — неуверенно пробормотал Геннадий. А с другой стороны, в Чили на этот счет, возможно, существуют другие правила, не те, что в России.

— Это в России предавать нельзя, а здесь… здесь все можно.

Другое сейчас беспокоило его: сколько человек он сумеет отправить домой на вырученные деньги? Сумму надо собирать немалую. Для начала ведь надо добраться до Сантьяго, оттуда до Москвы, и от Москвы — хорошо, если без пересадок, — до Владивостока… Итого три, а то даже четыре крутых плеча.

— Я понял, о чем ты думаешь, — сказал ему Серхио.

— Тут догадаться нетрудно. — Геннадий невольно вздохнул, с силой потер пальцами виски: чувствовал он себя не в своей тарелке. — Задачка для школьника.

Эту фразу Серхио не понял, но на всякий случай согласно кивнул, да и расстроенное лицо Геннадия говорило очень о многом. А Москалеву горло сжало что-то жесткое, он подумал, что очень скоро может остаться один, совсем один в чужой стране, никого не будет рядом — ни Толи Баши, ни Ивана Охапкина, ни Сергея Толканева — ни-ко-го. Только он и три катера с российскими флажками, которые сейчас выглядят, будто только что сошли со стапелей…

А ведь катера могут выйти в океан, и тот начнет усиленно глодать их, грызть железо и ляпать на корпусах ржавые пятна, — против ядовитой морской соли средств нет, если только покрыть корпуса золотом, но соль и под золотой слой заберется.

— Если, Геннадий, не хватит денег на билеты, то можно будет воспользоваться президентской программой — там дают деньги морякам, отставшим от своих кораблей.

— Никогда не слышал о такой программе…

— Есть такая, лично Пиночет придумал. Правда, действовать начала совсем недавно.

Машина у Серхио, хоть и происходил он из богатой семьи, была старая, потрепанная, в моторе что-то непотребно громыхало, в салоне громыхало еще больше, по полу катались какие-то гайки, сорвавшиеся с резьбы, два мятых теннисных мяча, хотя Серхио в теннис не играл, кувыркались пластмассовые детали неведомого назначения — в общем, это не лимузин был, а телега для перевозки древнего хлама, какой в канун всякого Нового года люди выбрасывают из домов.

Деньги приятно похрустывали в кармане. Немного надо отложить на продукты и расходовать их крайне экономно — купить хлеба, свежего мяса, колбасы, сахара и… И, пожалуй, все. Каждое песо придется считать, не тратиться ни на хот-доги, ни на пенистую кока-колу, ни на американские пастилки, оставляющие во рту мятный след. А вообще все деньги разделить на три части. Одну, которая будет побольше, пустить на билеты, другую, что поменьше, — на еду, и третью отдать Серхио. Это будет плата за его работу.

Серхио хоть и относился к русским с симпатией, от своей доли не отказался, с расслабленной улыбкой положил ее в карман…

Геннадий купил то, что наметил купить, добавил еще бутылку сиропа, — из спирта они сделают вкусный ликер, отметят предстоящие перемены в их жизни.

На катерах его ждали.

Едва он ткнулся носом лодки в железный бок бота, недавно окрашенного в светло-серый, схожий со свежим металлом цвет, — командирский катер стоял посреди "русского кильватера", как на двух других судах появились люди. Геннадий встал в лодке в полный рост и, совсем не боясь, что она накренится, зачерпнет бортом воды и вообще перевернется, поднял пакеты с едой, показывая, что приехал не пустой.

— Свистать всех наверх! — громко прокричал Охапкин. — Сегодня будем есть жареные антрекоты с артишоками и пить настоящий кофе по-арабски!

— Точно, — подтвердил Геннадий, — так оно и будет!

30

Расположились на палубе командирского катера, — прямо в ночи, под яркими здешними звездами, чутко прислушиваясь к звукам, приходящим из