В общем, пробиться к мэру Москалеву не удалось. Вопрос о лицензии и квоте на вылов морисков продолжал висеть в воздухе…

24

В конце концов стало окончательно ясно, что желанное разрешение и бумажку с квотами фирма "Юниверсал фишинг" не получит никогда. Геннадий минут двадцать сидел, неподвижно глядя в одну точку, у себя в тесной каютке, — о чем-то думал. О чем именно думал, понять было невозможно и одновременно это было понятно без всяких слов.

На душе ничего не было — ни боли, ни нервного озноба, даже озабоченности, и той не было, а была какая-то странная пустота, которую породить могла только беда, еще, может быть, болезнь, не поддающаяся лечению.

Геннадий встряхнулся, словно бы пробитый током, перевел взгляд на иллюминатор. За окном синело безмятежное искрящееся море, был виден белый, ярко освещенный солнцем мол, чуть дальше — длинное складское помещение, примыкающее к бетонной косе, опутанной колючей проволокой, еще были видны чайки, много чаек, чертящих плавные светлые линии по пространству.

Безмятежности океана можно было только позавидовать.

25

Что делать с имуществом, висевшим на нем, за которое он расписался в бумагах, коих насчитывалось не менее полусотни, Геннадий не знал. Назад, домой, катера он вряд ли сумеет доставить — для этого нужен как минимум рефрижератор, но рефрижератора нет и не будет… Тем не менее, за каждую железку, за каждую гайку с болтом с него спросят. И не просто спросят, а сделают это строго, с пристрастием. Что он ответит придирчивым ревизорам или как их там зовут?

Насколько ему стало известно, у горняков, которые прибыли в Чили на одном с ним рефрижераторе, дело тоже не пошло, поэтому от всех довесков, которые у них имелись, славные золото- и нефтедобытчики благополучно избавились.

Свои плашкоуты они продали втихую, никого не ставя в известность, из-под полы, Геннадий никогда не видел эти плавсредства и мало что слышал о них, а если и заводился случайно разговор об этих мелких, но очень нужных суденышках, то потом он лишь удивлялся тому, как ловко, с чертенячьим искусством разговор уходил в песок, будто плашкоутов никогда не было, они просто померещились уставшему от жизни в Чили господину Москалеву.

В голове невольно возникала мысль: а что, если и водолазные катера были привезены сюда на горбу рефрижератора для такой же продажи? Продадут их, деньги распределят по карманам, — таких карманов будет немного, три, максимум четыре, — а Москалева вежливо попросят сойти вместе с командой на берег? Геннадий допускал такой вариант — может быть и это. Хотя водолазные катера, да еще с начинкой, среди которой были и барокамеры для приведения подводного ловца, заболевшего кессонной болезнью, в чувство, — очень серьезная техника.

Но для того, чтобы продать катера, Эмиль Бурхес должен был появляться здесь каждый день, — ведь надо почистить, отдраить все железки едва ли не до зеркального сверка, отладить машины и оборудование, а Бурхес вел себя лениво, сидел где-то в норе, много спал и воспитывал щенка-водолаза, совсем не думая о том, что катера просто-напросто гниют на внутреннем рейде Сан-Антонио.

Владивосток молчал, оттуда также не приходило ничего — ни распоряжений-указивок, ни советов, ни сочувственного бормотания, — ни одного словечка, в общем. Геннадий был забыт в Чили, брошен со своими капитанами на произвол судьбы.

Надо было добывать деньги и отправляться домой, пока они не сгинули здесь, в далеком-далеке, на чужбине, уже здорово им опостылевшей.

Но чтобы у них в кошельках завелись хотя бы какие-то деньги, надо было что-нибудь продать, в первую очередь то, что меньше всего нужно в их хозяйстве.

А меньше всего на этот момент нужны были дубли спасательных плотов, шеф флота был прав… На каждом катере должно быть по одному спасательному плоту, второй — это уже перебор, двадцать два, как в игре в "очко"…

Но ведь Москалев головой отвечал за эти плоты, достатком своим, жизнью, совестью, которую он всегда старался держать в чистоте, не давал ее запятнать… А с другой стороны, жизнь человеческая дороже всякого имущества, злата и серебра, этому его учили в советскую пору… Но пора на дворе сейчас совсем не советская.

Что делать?

Хорошо еще, что мужики не ропщут, молчат, хотя иногда поглядывают на него осуждающе, как на проштрафившегося командира… Но рн-то в чем проштрафился, скажите?..

Вечером Геннадий собрал свою команду. Заварил чай — заварка еще имелась, взяли ее из дома с запасом. Помял пальцами лицо — ему предстояло принять непростое решение.

— Ну что, господа мореманы, проведем совет, как Кутузов когда-то проводил в Филях, — предложил он.

— Как правильно будет — "мореманы" или "мареманы"? — прищурив один глаз, поинтересовался Охапкин.

— Правильно будет водоходы. Или морепуки. Или океанобежцы. Как хочешь, так и произноси. В словаре я как-то глядел, указано — мареманы… Но мореманы — будет более по-русски. А поскольку катер наш — это русская территория, то давайте и талдычить по-русски, — Геннадий подтянул к себе кружку с чаем, заправил ее сахарином и взял с тарелки сухарь. Черный сухарь, с родины, ржаной, чилийцы с такими сухарями не знакомы.

— Ну что, Алексаныч, сдаем Москву супостату или нет? — спросил Баша.

— Москву сдавать не будем, но отступить придется. — Геннадий отхлебнул из кружки чая, попробовал его на вкус, чай был неплохой, индийский, из пачки, украшенной знаменитым нарядным слоном.

— В каком смысле отступить? — не понял Баша.

— В прямом. Нас здесь, на рейде этом, постараются сгноить. Ничего из затеи с нашим "джойнт венче" не получилось. И не должно было получиться, судя по поведению дорогого владивостокского начальства… Теперь у нас цель другая — добраться живыми до дома.

— А имущество как?

— С имуществом пока останусь я. А вы, когда доберетесь до Владивостока, постарайтесь выяснить, в чем дело и вызволить меня отсюда.

— Деньги на билеты где возьмем?

— Продадим дубли спасательных плотов — вот и деньги.

Баша — он сегодня был наиболее активным, озадаченно поцокал языком.

— Так с тебя, Алексаныч, могут за это спросить…

— Могут, но оставаться здесь нельзя. Если останемся, нас тут, под горой, на кладбище, и зароют.

— Значит, шансов на лицензию никаких?

— Ни одного из сотни. Профсоюзы здешние объединились окончательно и выступили против нас. Все вместе, не только профсоюз водолазов.

— Тьфу! — отплюнулся Баша.

— В общем, Толя, отсюда надо выбираться. Для начала хотя бы одному. Кто первый?

— Может, тебе лучше первым, Алексаныч?

— Я же ответственный за имущество… А если что-то случится, если стычка с местными властями, когда надо будет предъявлять документы и это должен делать