— Эмм… — я посмотрела на него взглядом типа «ты сейчас серьезно?». — Вообще-то да, именно так и думаю. Просто ты странно ведешь себя в последнее время. Хм, с сентября, если быть точной…

Он опустил взгляд, рассматривая свои шнурки. Делая вид, что не слышал моей последней фразы.

Так-так… Что-то случилось за лето? Что-то, чего я не знаю? Что-то с его матерью? Лора почти восемьдесят процентов своей нынешней жизни лежала в специализированных клиниках, где боролась с алкоголизмом. Лечилась, лечилась, потом «выздоравливала», если этот краткий период в сознании можно назвать так. Но проходило совсем немного времени после, и она начинала сначала. Она была дико запойная. К бутылке могла приклеиться на месяц-полтора, пока ее не увозили на скорой.

Это мне рассказывала моя мать. Мне было жаль Лору, а вот мать, казалось, торжествовала… Я никогда этого не могла понять. Моя мать была мне родным человеком, я не могла этого изменить. Но с тяжким грузом на сердце я приняла тот факт, что она ужасный, вызывающий отвращение человек, еще в детстве.

— Кстати, — он поднял на меня глаза. Сейчас они были совсем серые. Я могла угадать его настроение. Когда его глаза принимали серый оттенок, значит его что-то сильно тревожило. По крайней мере, так в детстве было. — С днем рождения, Ди.

Ох, я и забыла. Сегодня предстоит тяжелый день. Как же не хочется просыпаться в этот мир.

— Ты точно не поедешь к отцу? Он настаивал.

Я резко вскочила на ноги, возвышаясь над ним. Какого черта я вообще сижу и разговариваю с ним, словно не было прошлых лет?! И прошлых обид. Как легко у него все!

— Я же сказала, что нет! Я не хочу видеть ни его, ни тебя. Торнхилл, я не знаю, что ты затеваешь, но меня ты просто так не обдуришь!

— Ничего я не затеваю. У тебя уже паранойя! — фыркнул он.

— И в этом тоже виноват ты! Ты! Ты! Ты! Везде и во всем участвовал!

— Не во всем! О половине всего я даже не знал!

— Это не умаляет твоей вины! Ты все равно придурок! Я тебя ненавижу! — заорала я.

— Да пошла ты! — вскипел он, тоже вскочил на ноги и вышел из стойла, хлопнув калиткой.

Я вышла за ним, отряхиваясь от соломы. Меня все еще потряхивало.

— Мне нужно ехать к отцу, я не могу отложить встречу. Ты можешь поехать со мной и спасти свою жалкую задницу от одноклассников. Или можешь остаться и насладиться шоу, которое, уверен, они для тебя устроят.

— Ах, и ты даже не примешь в нем участие? — деланно воскликнула я, прижав руки к груди. — Как же так? Разве у тебя второстепенная роль?

Он весь изменился в лице. Шагнул вперед и зажал меня у перегородки, резко уперся ладонями по разные стороны от моей головы. Почти коснулся носом моей щеки.

— Не перегибай палку. Мне надоело играть в эти детские забавы, я отваливаю. Но это еще не значит, что ты можешь язвить в мою сторону и молоть языком что попало.

— Детские забавы? Ты унижал меня с момента знакомства! Катись в задницу, Торнхилл!

— Закрой рот! — долбит кулаком по дереву. За калиткой недовольно фырчит Клепа. Другие лошади тоже просыпаются.

Наклоняется ко мне еще ближе. Я чувствую как мою щеку опаляет его дыхание. Почему-то на мгновение становится страшно. Точно так же, как тогда на яхте, когда он протянул руку и развязал узелок купальника. И мы точно так же не шевелились. Только глазели друг на друга. Глаза в глаза.

Торнхилл ведет носом, касаясь моего лица, вдыхает мой запах, могу поклясться. Тот самый, что он ненавидит. Его губы совсем невесомо касаются моих, и я словно прихожу в себя от его гипноза. Отталкиваю его от себя изо всех сил.

— Не поеду я к твоему папаше, тем более с тобой. Катитесь на все четыре стороны! Оба!

Метая в меня гневные молнии, он сжал кулаки, но остался стоять на месте. Делает пару контролируемых вдохов.

— Да плевать. Поеду один. За тобой приглядит Джексон, не шарахайся от него, — процедил он сквозь сжатые зубы.

— Чего? — возмущаюсь немедленно. — Не нужен мне ваш пригляд. Ни фальшивый, ни, тем более, настоящий. Я сама справлюсь.

— Ну да, как всегда, — насмешливо парирует он.

— У меня есть те, кто готов мне помочь без твоей отмашки, — скрещиваю руки на груди. — Торнхилл, я серьезно. Не лезь в это дело.

— Ты про этих двух мудаков, что ли, с которыми трешься в последнее время? — он громко смеется, обнажая белые зубы. На щеке появляется ямочка, на которую тут же падает мой взгляд. Его смех бесит, и мне в этот момент хочется треснуть ему по затылку чем-нибудь тяжелым. Вот же козел! — Извини, они больше друг другом увлечены, чем тобой.

— Боже, ты такой…

— Какой? — тихо, но угрожающе спрашивает он, снова делая шаг ко мне. Его смех прекратился.

— Что тебе нужно? — так же тихо спрашиваю я.

Он жмет плечом.

— Да ничего, в общем-то. Мы выросли, Ди. Я всего лишь хочу доучиться в этой школе и свалить нахрен. Ни тебя не видеть, ни мамаши твоей проклятой. Ни одноклассников. Мне надоело, что моя жизнь так или иначе связана с тобой. Я хочу свободно вдохнуть, понимаешь?

Смотрю на него, растерянно хлопая глазами. Я, что ли, заставляю его оборачиваться в свою сторону, кидать насмешки и оскорбления?

— Я хочу того же, представляешь? — резко отвечаю ему. — Прямо один в один!

— Что ж… Тогда остается потерпеть, не так ли? Осталось совсем немного до выпускного.

Он идет к выходу, пока я продолжаю стоять и злиться. Он умеет выводить из себя за секунду.

— Не высовывайся сегодня. Прогуляй уроки, — бросил напоследок и ушел.

А я?

А что я? У нас прогулы жестко контролируются, поэтому я иду на уроки прямо как есть. В форме, которую мне выдали для работы в конюшне, скинув фартук и оставшись в серых штанах и рубашке. Появляться в кампусе мне совершенно не хочется.

Я знаю, что хорошо бы принять душ и почистить зубы, но давлю в себе желание прошмыгнуть в кампус. Говорю себе раз за разом: «Нужно только пережить этот день, Ди».

В школьном туалете я просто споласкиваю рот, умываю лицо и причесываю голову просто пальцами.

У меня нет ни тетради, ни ручки, ни учебника.

Наверное, я могла бы просто сесть и уехать домой. К матери. К мистеру Торнхиллу. Алекс был прав. Сегодня нужно сидеть в норке и не высовываться.

Но мне надоело.

Я столько лет убегала, терпела пинки, тычки и оплеухи. Сегодня, в день моего рождения, я хочу хотя еще раз попытаться за себя постоять. Тот случай с бельем сполна показал мне мою беспомощность и слабость.

Я же не могу быть такой всю жизнь. Дело ведь не в этих людях. Мир полон дерьма, помимо этого.

Дело только во мне. Пока я буду позволять так с собой обращаться — они будут это делать. А не они, так другие.