— Файно. Но, то я до столової… Гей! — окликнул он пацанят.

Те глянули в его сторону.

— Щоб до буса не підходили!

Пацанята энергично затрясли головами.

— Бо вуха повідкручую!

Пацанята радостно осклабились и закивали.

— Шляк би вас трафив, — буркнул водила. — Все одно ж якусь пакость зроблять, мавпішони…[33]

Он махнул рукой и направился в сторону турбазы. Мы, с Витей во главе, разобрав вещи, последовали за ним. Обернувшись, я успел заметить, что пацанята отыскали где-то большой ржавый гвоздь и теперь что-то усердно выцарапывают на задней стенке автобуса. Мне захотелось вернуться и прочесть их письмена, но я подумал, что и так знаю, о чем речь в накорябанном послании.

Турбаза представляла собою несколько зданий в гуцульском стиле, выстроенных из дерева и камня и увенчанных островерхими черепичными крышами. Невысокие горы вокруг покрывал черный еловый лес, у подножий гор, зеленея между заснеженными берегами, перекатывая через пороги и пенясь, бежала неширокая и быстрая речка Прут. Через речку перекинулся резной деревянный мостик, а за мостом негромко и даже убаюкивающе шумел водопад. Места были до того хороши, что мне хотелось на пару часов удрать от нашей бестолковой группы, уединиться и молча посидеть у воды.

К сожалению, псевдоамериканское происхождение вызвало излишне пристальный интерес к моей особе. Стоило мне подотстать от прочих, как кто-нибудь обязательно подмечал это событие и окликал меня:

— Майкл! Ты чего? Не отрывайся от компании!

Я изображал на лице улыбку, какой, наверно, улыбается кобра при виде змеелова, и присоединялся к остальным. Меня тут же с обеих сторон брали в тиски черноволосая болтливая Леся и ее светленькая, неразговорчивая и похожая на мышку подружка Тася.

— Майкл, — мурлыкала Леся, — расскажи что-нибудь про Бостон.

— Красивый город, — отвечал я.

— А еще?

— Очень красивый.

— А где ты там жил?

— На Кросс-Стрит, — подумав, отвечал я. — Кстати, если Кросс-Стрит перевести на русский, получится что-то вроде Крещатика.

— Надо же, — удивлялась Леся. — А что ты вообще там делал?

— Где?

— В Бостоне. В Америке.

— Ел гамбургеры, пил кока-колу и катался на скейтборде.

— Потрясающе! А в школу ходил?

— Не ходил, а ездил.

— На чем?

— На скейтборде и ездил.

— С ума сойти! А у вас негры в школе были?

— Полно. И все баскетболисты. Даже во время уроков мячом по полу стучали.

— Да ты что! А учителя?

— А что учителя? Учителям по барабану. Жуют резинку и не вмешиваются. Оно им надо? Еще пристрелят…

— Как пристрелят?

— Из шестизарядного кольта.

— У вас что, с оружием в школу ходили?

— А как же? Надо же ученикам защищать свое достоинство и права человека.

— Вот это я понимаю — свобода! — восхищенно вздыхала Леся.

— Да ты не расстраивайся, — утешил ее я. — У нас здесь тоже скоро начнут друг в дружку палить.

Лесина болтовня начинала меня утомлять и даже раздражать, и я невольно поглядывал на Тасю, менее привлекательную, но, к счастью, немую, как рыба. Тася, видимо, привыкла держаться в тени подруги. Будь она посимпатичней, я бы предположил, что Леся в их тандеме играет роль буксира, который, беспрестанно тарахтя, заводит в гавань белоснежный лайнер, после чего скромно удаляется и причаливает к какому-нибудь захудалому пирсу. Но Тася не походила на лайнер, да и Леся в последнюю очередь согласилась бы стать для кого-нибудь буксиром. Она явно претендовала на большее, но проделывала это с такой назойливостью, что невольно провоцировала на грубость. Во время очередной совместной прогулки она как-то очень ловко поскользнулась и, потеряв равновесие, свалилась мне в объятья. Наши глаза встретились.

— Майкл, — с нарочитым укором проговорила Леся, — что ты делаешь? Нельзя же так… Если ты американец, это еще не значит, что ты можешь без спросу обнимать всех девушек, которые тебе нравятся.

— А ты шустрая, — усмехнувшись, ответил я.

— В каком смысле шустрая?

— Думаю, во всех.

— Это такой галантный намек?

— Боже упаси. Просто констатация факта. Все равно что сказать пригоршне снега, что она тает у тебя в руке.

— Тебе нравится, когда в твоих руках тают?

— Мне нравится, когда руки у меня ничем не заняты.

Это уже действительно было намеком, причем далеко не галантным. Леся освободила мои объятия от своего присутствия, взглянула исподлобья и, взяв под руку Тасю, зашагала вперед.

— Ты что делаешь? — прошипел мне в ухо тут же возникший Ярик.

— Наслаждаюсь прикарпатской природой, — невозмутимо ответил я. — Посмотри вокруг — пейзаж, достойный кисти лучших молдавских художников.

— Какие еще молдавские художники? — возмутился Ярик. — Тут стопроцентный шанс был, а ты его профукал…

— Шанс на что?

— Заполучить сегодня вечером подружек в номер. Она же сама тебе в руки шла.

— Вот именно что сама. Я ее туда не звал.

— Идиот, — сказал Ярик.

— Сам идиот. Нечего моими руками жар загребать. Если хочешь — беги за подружками и лично обустраивай свое светлое будущее.

— А ты?

— А я где-нибудь прогуляюсь в гордом одиночестве.

— Вот-вот, — кивнул Ярик. — Знаешь, у меня такое чувство, будто ты все время норовишь ускользнуть.

— А у меня такое чувство, — отозвался я, — что скоро меня в туалет начнут сопровождать. Чтоб не отрывался от компании. Слушай, Ярик, давай сознаемся, что мы всех разыграли.

— В смысле?

— Объясним, что я такой же американец, как они папуасы.

— Зачем?

— Затем, что мне это надоело. Воображение должно уносить человека, как воздушный шарик, в небо, а меня эти фантазии вяжут ниткой к свинцовому грузу.

— Причем тут груз, причем тут какой-то шарик? Майкл, у нас вот-вот должно наклюнуться, а ты все обламываешь на полпути.

Я нехорошо посмотрел на Ярика.

— Еще раз назовешь меня Майклом, — проговорил я, — и я точно всем скажу, что я перекрашенный папуас. Не сомневайся, мне поверят. Распишу, как я ходил голый по Новой Гвинее с клипсой в носу и ананасом в руке…

— Обязательно расскажи, как ты ходил голый по Новой Гвинее, — подхватил Ярик. — На это клюнут еще охотней, чем на твое американство.

Я махнул рукой, развернулся и зашагал прочь.

— Ты куда? — окликнул меня Ярик.

— Не знаю, — ответил я. — Шарик полетел. Вечером увидимся.

Я и в самом деле не знал, куда иду, целиком положившись на ноги, которые в подобных случаях умнее головы. Ноги привели меня на центральную улицу городка, носившую имя Свободы.

«Славно, — подумал я. — Свободы я, кажется, добился. Вопрос в том, что теперь с этой свободой делать».

Справа показалось здание почтамта. Продолжая повиноваться ногам, я вошел внутрь. В небольшом помещении было пусто. В углу темнели несколько застекленных телефонных кабинок, за стойкой скучала миловидная девушка лет двадцати с небольшим.

— Добрый день, — сказал я. — Можно от