- Ооо… Ты рос без родителей? – я посмотрела на него с сочувствием.

Сама я росла в дружной крепкой семье и представить себе не могла более счастливого детства. Теперь понятно, почему он такой грубый и злой. Варвара Петровна его, наверно, как смогла, облагородила, но все равно…

- Почему? С родителями, - усмехнулся он, - только они часто были не в курсе, что я есть. Но да хрен с ними. Тетя Варя – это и мать моя и отец. Вечно впрягалась за меня, из всяких передряг вытаскивала.

- Она не отвечает на звонки.

- Вернемся из деревни, заедем. Она говорила, что на пленэр собирается. Вполне могла свалить.

Я не стала настаивать.

Конечно, волновалась, но, с другой стороны, Варвара Петровна вполне была способна на любые безумства. За это ее и любили ее многочисленные поклонники.

Яблоневое открылось неожиданно.

Я здесь никогда не была, Розгин, по-моему, тоже, хотя я не спрашивала.

Но, тем не менее, бывшую усадьбу Головиных было видно издалека. Вернее, то, что от нее осталось.

Розгин остановился на пригорке, я вышла из машины, осматривая пейзаж и прикидывая, где могло находится место, с которого фотографировали прабабку.

По всему выходило, что надо ехать по кругу, потому что озеро, явно видимое на картине, здесь едва намечалось.

Я поделилась информацией с Розгиным, и мы тронулись дальше.

По самой деревне проехали , не останавливаясь. Тем более, что смотреть там было не на что. От некогда процветающего поселка, где был и колхоз, и школа, и почта с магазином, остались одни воспоминания. Практически все дома были заколочены, людей на улице не виднелось.

Если жители и остались, то, наверняка, на том берегу озера. Я успела заметить там кое-какие признаки жизни: гуляющих гусей, собаку, старую, но не гнилую лодку у мостков.

С этой стороны жизни не было.

И старый, разрушенный особняк, в котором родилось не одно поколение моих предков, возвышался на пригорке символом утерянного величия.

Мы подъехали ближе, и я сразу поняла, с какого места фотографировали прабабку. Взбежала на холм, прикинула кадр. Да, все так. И, как я и думала, никакого домика для прислуги там никогда не стояло.

Зато стояла ель. Средней высоты, примерно тридцатилетняя. Она росла чуть в стороне от остальных деревьев, в основном, осинок и берез, и выделялась своей яркой зеленой свежестью.

Я , пытаясь унять дрожь возбуждения, быстро пошла вперед.

Розгин, не ожидавший моего маневра, выругался, спешно поставил машину на ручник, закрыл и двинулся за мной.

- Предупреждать надо, Княгиня, - проворчал он, успевая подхватить меня, когда я, не заметив небольшую ямку в траве, чуть было не упала, - я уж подумал, что тебя клещ куснул за попку.

Лапа его в этот момент очень даже недвусмысленно опустилась на мою ягодицу и щипнула в то самое место, которое, как он предполагал, могло пострадать от клеща.

Я только фыркнула, выбралась из его рук и пошла дальше, даже не высказав этому мужлану ничего про его гадкое шовинистическое поведение. Во-первых, не было толку. Во-вторых, все мои мысли были там, возле указанного мамой места.

Дойдя до елки. Я в недоумении замерла, не зная, что дальше делать.

Где искать.

- Ну что? - Розгин остановился рядом, - чего замерли?

- Яааа… Понимаешь, мама указала это место, но я не понимаю просто… - поделилась я сомнениями.

- Точно это? – он походил вокруг, попинал сухие иголки, усыпавшие землю. Потом обратил внимание на ствол дерева, - это чего тут? Глянь?

Я торопливо подошла и увидела две буквы, вырезанные на стволе. Выглядело это так, словно влюбленные оставили здесь свои инициалы, как это бывает часто. А+П. Заключенные в сердечко.

- Анна и Петр, - прошептала я, касаясь кончиками пальцев прорезанных линий, - мама и папа.

- Понятно. Жди здесь, Княгиня. Я в машину за лопаткой.

Розгин ушел, а я, как завороженная все водила и водила пальцами по глубоким бороздам, прикусывая губы от переживаний.

Они здесь были, они оставили знак. Когда? Наверно, уже когда я была за границей, в Испании. Брат про это точно не знал…

Почему ему ничего не сказали? Странно.

Пришел Розгин и молча начал копать землю под надписью.

Я следила с огромным волнением, с замиранием сердца, даже не предполагая, что можно ожидать. Что там?

Клад?

Бумаги?

Может, какой-то дневник?

Прабабушкины драгоценности, которых не было, или про которые мы ничего не знали?

Что?

Тут лопатка ударила обо что-то твердое, и я замерла, не отрывая взгляда от напряженной спины Розгина.