Второй раз я проснулась уже утром.

Хотелось сладко потянуться, потому что все мышцы тела ныли. Хорошо так ныли, очень правильно.

Давно такого не было. Даже не так. Никогда такого не было.

Я улыбнулась с закрытыми еще глазами, думая о том, насколько это необычный опыт. И насколько жизнь моя изменилась.

Буквально за несколько месяцев.

Совсем недавно я была утонченной артхаусной художницей, планировала выставку, участвовала в богемной тусовке Европы.

А где-то здесь в это самое время жил и занимался своими делами этот мужчина. И не думал, сидя в маленьком и не очень презентабельном офисе, что еще пара месяцев, и он будет сжимать в объятиях женщину до такой степени не своего круга, что даже параллельными прямыми-то не измеришь нашу разность.

И тем не менее.

Я потеряла все, оказалась на краю, и не упала только потому, что он подхватил. И удержал своими крепкими руками.

Как когда-то моей прабабке помог прадед. Тоже – совершенно не ее история. Не ее круг. Моя прабабка, воспитанница пансиона благородных девиц, красивая, утонченная, изысканная. Богатейшая наследница. В родстве с императорской семьей.

И мой прадед. Никто. Крестьянская кость. Приехавший в Питер из деревни, работать на заводе.

Это был странный союз, возможный только на сломе эпох, когда все смешивается, когда нити пространства рвутся. И параллельные прямые сходятся, наплевав на геометрию Эвклида.

Я открыла глаза, сонно разглядывая небогатый интерьер избушки. Хотелось в туалет, хотелось пить. И потом опять провалиться в блаженное небытие.

Розгин спал, по-собственнически обхватив меня рукой, прижав к горячему телу. Равномерно дышал в макушку. От этого было одновременно тепло, приятно, безопасно и… Неудобно.

Я пошевелилась нерешительно и осторожно, опасаясь разбудить. За ночь я так пыталась пройти в ванную два раза. И каждый раз он просыпался и неумолимо утрамбовывал меня под себя. Целовал, отключая нормальное критическое мышление, вообще, какое-либо мышление! И брал, полусонную, не сопротивляющуюся, разморенную долгим сексом и тяжелым днем.

Я отвечала. Мне это нравилось не меньше, чем ему. Вот так ощущать себя во власти сильного, решительно настроенного мужчины, который не спрашивает, просто берет… В этом что-то есть. Определенно.

Но сейчас зов природы был иного характера.

И надо было его удовлетворить во что бы то ни стало.

Я поерзала, а потом мягко выкатилась из -под горячей тяжелой руки. Скользнула вниз, сползла с кровати.

И быстренько, как была, раздетая, убежала в ванную.

Увидев полотенца, причем, относительно свежие, с радостью забралась в душ, смывая с себя не только бурные следы прошлой ночи, но и кошмар предыдущего дня.

Мысли в голове крутились почему-то опять вокруг прабабки.

Где этот кулон в форме ключа, что она получила в наследство по женской линии, я не представляла.

Каким образом это могло помочь в расследовании причин свалившихся на нашу семью несчастий, тоже не понимала. И почему с меня его требовали… Самое интересное, что кулон и в самом деле был, и в самом деле передавался по женской линии в семье, и у бабки была дочь, моя мать. И она про кулон ничего не знала. И я не знала. А Кирилл? Скорее всего, тоже не знал. Значит, вещь утеряна.

И кто, вообще, про нее вспомнил и захотел настолько, что готов был пытать меня, но выяснить информацию?

Вопрос этот опять пробудил неприятные воспоминания, и я , мысленно встряхнувшись, торопливо его откинула.

Нет уж.

Хватит, не буду вспоминать. Эти люди хотели мне сделать больно, плохо. Розгин их убил. На этом тема закрыта. А то опять трясти начнет.

Из ванной я вышла уже практически пришедшей в себя, прежней Ульяной, спокойной и рассудительной. Все так же не давала покоя загадка ключа, поэтому я решила подробнее рассмотреть картину, которую смогла сфотографировать в нашей бывшей квартире.

Розгин успел проснуться, пока я мылась, и теперь стоял у плиты, одетый в одни джинсы, и жарил яичницу.

Я замерла в дверях ванной, не зная, как себя вести с ним. Что сделать?

Подойти обнять?

В конце концов, у нас был секс. И не один раз. И даже не два. И он меня обнимал в постели, целовал. Хрипел что-то даже, нежное. Конечно, я понимала, что это вполне может быть и просто откат, слишком много эмоций, слишком насыщенные сутки. И у него тоже, не железный же он, в конце концов.

Но в то же время…

Пока я стояла и размышляла, Розгин обернулся, осмотрел меня нечитаемым темным взглядом.

- Привет, Княгиня, - голос его был все таким же хрипловатым, он будил во мне ненужные эмоции, базирующиеся на событиях прошлой ночи. – Как ты? Яичницу будешь?

- Да, спасибо, - пробормотала я и, передумав подходить к нему и целовать, села за стол. Значит, возвращаемся к прежнему стилю общения. Спокойно-насмешливое «Княгиня» все сразу расставило на свои места. Да, Уля, напридумывала ты себе, молодец.

И кто у нас тут продвинутая и свободная европейская художница, которой априори не должно быть неловко после случайной ночи с неподходящим мужчиной?

Розгин снял с плиты сковородку, поставил на подставку на стол. Кивнул на приборы, находящиеся тут же, в высоком стакане.

Ели мы в молчании. Розгин не смотрел на меня, полностью сосредоточенный на еде, жевал, серьезно и задумчиво, поглядывал на экран телефона, словно ждал звонка.