– Сгною! – колотясь в злобе, пообещал сам себе Киселёв, живо представляя гибель Сафонова. – Посмотрим, кто из нас пыль. Все увидят! И Зоська тоже увидит! Ишь, королевой себя возомнила, рыло воротит! – Оцепенение после встречи с Сапожниковой схлынуло, оставив после себя неприятный осадок. Уязвленное самолюбие Киселёва жаждало возмездия.

Непрезентабельный вид дома Сапожниковой пролился елеем на мелочную душонку Киселёва.

«Леди в таких клоповниках не живут, – удовлетворенно отметил Павел. – Еще и на автобусах ездит!» – злорадствовал он, выслеживая Зою на своем «Нисане».

С тех пор как на двадцатилетие отец купил ему первый автомобиль, для Павла человечество разделилось на два лагеря: люди и нищеброды. Ко вторым он относил всех тех, кто пользуется общественным транспортом. Он, обладатель сначала «Хюндая», затем «Нисана», всегда чувствовал себя выше лузеров, перемещающихся на своих двоих.

Хрущевка с пропитанным кошачьими запахами подъездом, дверь – «консервная банка», названная так, потому что ее полотно можно вырезать обычным ножом.

«И это все, чего добилась Сапожникова?» – Кисель надменно скривил свои полные, женственные губы в снисходительной улыбке.

Замок оказался таким же дешевым, как дверь, и легко поддался отвертке.

Взору Киселёва предстал типичный бабушатник со старой мебелью и кучей распиханного по углам хлама; не спасал ситуацию и сделанный косметический ремонт.

Павел даже усомнился, ту ли квартиру он вскрыл. Может, второпях ошибся этажом?

Киселёв распахнул разболтанную дверцу лакированного шкафа. Его взгляд ухватил фисташкового цвета жакет – тот самый, в котором он видел Сапожникову в кафе.

– А гонору-то! – самодовольно хмыкнул домушник. – Зоська как была нищебродкой, так ею и осталась. Из грязи в грязи! – резюмировал Павел.

После полученной в кафе моральной оплеухи ему нестерпимо требовалось вернуть статус-кво, увидеть заносчивую одноклассницу, как и прежде, убогой и обездоленной.

Павел мстительно швырнул фисташковый жакет на пол.

– Нечего задаваться!

По уму надо было искать аккуратно, чтобы хозяйка ничего не заподозрила, но времени не было, и очень уж ему хотелось насолить выскочке-Сапожниковой, посмевшей смотреть на него как на вошь.

Киселёв выгребал вещи отовсюду и сбрасывал их на пол, пока не нашел то, что искал.

Аметисты легли в его маленькую пухлую ладонь фиолетовой змейкой. У Павла ухнуло сердце и радостно перехватило дыхание: он это сделал! Теперь эта сволочь Сафонов со своим зятьком никуда не денется! Он у него попляшет! Они все у него попляшут!

Нужно было валить. Осторожно переставляя ноги, чтобы не издавать звуков (еще минуту назад, охваченный азартом поисков, он громыхал всем, чем только можно), Павел подошел к входной двери и прильнул к глазку. Никого.

Кисель спешно покинул квартиру, едва сдерживаясь, чтобы не побежать.

«Да, проник в квартиру, – размышлял Киселёв на даче, разглядывая улов – мерцающие в свете бра магическим лавандовым цветом аметисты. – Но ничего оттуда не взял, не считая бус. Простых, дешевых бус. Их стоимость на статью не тянет». С хорошим адвокатом он вообще отскочит, если попадется. А он не попадется: искать не будут.

Киселёв не стал заезжать в городскую квартиру, чтобы спокойно в одиночестве завершить важное дело – устранить врага при помощи магии.

Быстрова права: незачем посвящать в подробности Алку. Узнай жена, что он задумал, охала бы, ахала, причитала и только бы мешала своей болтовней.

Расположившись в глубоком кресле за низким столиком, сервированным салями с коньяком, Павел положил перед собой бусы.

Что делать дальше, Кисель не имел представления. Он помнил, что в школе Зоя над бусами что-то бормотала. Что именно и в какой последовательности делала Сапожникова, он не знал.

Когда-то давно. Кириши

Зося. Зоя Сапожникова. Этим красивым, но старомодным в ту пору именем ее назвали в честь бабушки по отцовской линии, умершей незадолго до ее рождения.

Жаба, марамойка, заяц, Сапожник… Какими только словами не сыпали в ее адрес одноклассники, пытаясь придумать наиболее эффектное прозвище! Самым подходящим было по имени – Зайка или Заяц.

Но Заяц – маленький и милый – имело окрас приятия, а требовалось, наоборот, подчеркнуть презрение.

Жаба с марамойкой и прочими банальностями с Зосей совершенно не монтировались и были взяты с потолка. Сапожник? Какой же из нее Сапожник? Тут бы прицепиться к внешности, но внешность девочка имела совершенно недразнительную, без изъянов, даже за редкий цвет глаз и волос дразнить ее было невозможно, поскольку что рыжие волосы, что фиалковые глаза Зою только украшали и выигрышно подчеркивали ее уникальность.

Остановились на Зосе. Это была идея Ларки Фроловой. По ее мнению, Зося было уменьшительным от Зои, являлось синонимом клуши и имело привкус отсталости прошлого века. И неважно, что Зося – производное от Софии в польском варианте. Так хотелось Фроловой, а вернее, она не подозревала о существовании имени Зофия.

Училась Зося так себе. Она была сообразительной и трудолюбивой, любила читать. Как ни странно, заброшенные родителями дети часто любят читать. Предоставленные сами себе, они, еще не встрявшие в дурную компанию, не доросшие до алкоголя и сигарет, развлекают себя чтением.

В иных обстоятельствах Зося могла бы стать отличницей и гордостью школы, но заниматься с ней было некому. Требовалось совсем чуть-чуть – направлять, где нужно, и немного хвалить. В начальных классах ради похвалы Зося могла свернуть горы. Дома ее никто не хвалил, там до нее никому не было дела. В школе тоже. Плохо одетая, замкнутая девочка учителям была неудобна.

Они сразу поняли, что с Сапожниковых получить нечего: ни помощи, ни денег, ни связей. Поэтому в лучшем случае учителя от Зоси отмахивались: программу тянет, не хулиганит – и ладно. А то, что вне коллектива и в семье у девочки явно не все в порядке, так это не их, школьных работников, дело, для этого другие службы имеются. Иных педагогов Сапожникова раздражала, они понимали: от белой вороны можно ждать любых сюрпризов, наиболее вероятны сюрпризы неприятные.

Конечно же, ее дразнили. Маленького роста, плохо одетая одиночка, Зося была идеальной мишенью для самоутверждения самых хабалистых и закомплексованных членов детского коллектива, кои обычно задают тон в классе.

Если бы кто внимательно посмотрел в школе на эту девочку, то увидел бы, что она существует словно в потустороннем мире. Задумчивая, отрешенная, взгляд не на окружающих, а сквозь них. И какое-то трепетное, почти священное отношение к бусам, простым бусам из лиловых камней. Она носила их под одеждой, как носят нательный крестик, перебирала аметисты, как четки, и что-то шептала, будто молилась.

Переписка в WhatsApp