– Здравствуйте, Олег Евгеньевич! – еще раз здороваюсь с Данькиным хирургом, который лишь полчаса назад закончил операцию.

Мужчина опускается на соседний стул и, сняв очки, задумчиво потирает большим и указательным пальцами переносицу. На вид ему чуть больше пятидесяти. Серьезный, немного уставший, с неизменным отпечатком интеллекта на спокойном лице.

– Добрый вечер, Ангелина, – наконец отзывается он, водружая очки обратно на нос. – Ну как все прошло? Удалось держать нервы в узде?

Его проницательные серые глаза сосредотачиваются на мне, а я начинаю смущенно ерзать на месте. Дело в том, что перед операцией Олег Евгеньевич строго-настрого запретил мне волноваться. Так и сказал: «Не смей переживать!» Я, разумеется, кивнула, но паника нет-нет да проклевывалась в моей душе.

Ну а как иначе? Легко сказать «не нервничай», а как это сотворить на деле, когда твой крохотный ребенок лежит под скальпелем? В общем, к словам врача я тогда отнеслась без должного внимания. И никак не могла предположить, что он снова об этом вспомнит. А сейчас Олег Евгеньевич сидит рядом, буравит меня пристальным взглядом и наверняка замечает мои опухшие от слез глаза.

– Ну… – заминаюсь я. – Почти…

Все же нельзя сказать, что я совсем проигнорировала его просьбу. Я правда старалась сохранять позитивный настрой и чересчур не волноваться. Но чувства на то и чувства, чтобы не всегда поддаваться контролю. Тем более, что основную порцию слез я выплакала уже после разговора с Вавиловым и объявления об успешном исходе операции. Так что формально я просто бурно радовалась, а не паниковала.

– Почти, – задумчиво повторяет Олег Евгеньевич, а затем поворачивается ко мне всем корпусом. – Ангелина, я сейчас скажу что-то очень важное и надеюсь, что вы меня правильно поймете. Обещайте, что будете не только слушать, но и слышать.

Его серьезный тон заставляет меня напрячься. Вся как-то подбираюсь и старательно изображаю готовность. Как он там сказал? Не только слушать, но и слышать.

– Обещаю, Олег Евгеньевич.

– Операция прошла очень хорошо. Момент для нее подобран идеально. Вскоре сердце поймет, что ему теперь намного легче, чем раньше. Оно быстро уменьшится в размерах и кровоток в обоих кругах нормализуется.

Доктор делает небольшую паузу, и я торопливо киваю, демонстрируя предельное внимание.

– После успешно пройденного реабилитационного периода Даниил будет совершенно здоров, – продолжает мужчина. – У вас нет никаких оснований причислять его к так называемым «инвалидам детства», как это иногда делают в лечебных учреждениях. Запомните, Ангелина, ваш сын может все. И быстро забудет о том, что с ним было. А кроме рубца на груди, ему ничто не будет об этом напоминать.

Слова врача вызывают во мне очередной прилив горячей радости. Нет, я, конечно, читала обо всем этом в Интернете, но слышать столь радужные прогнозы из уст авторитетного человека в разы лучше.

– Спасибо вам, Олег Евгеньевич, – пользуясь случаем, вставляю я.

– Основная мысль, которую я хочу донести, в следующем, – он снова цепляет мой взгляд. – Ваше отношение к Даниилу должно быть точно таким же, как если бы он родился абсолютно здоровым и не проходил через операцию на сердце. Никакой чрезмерной опеки, никаких сверхпереживаний и, самое главное, никакой излишней жертвенности с вашей стороны.

Последняя фраза меня немного удивляет, и я приподнимаю брови.

– Но я же мать…

– Да, вы мать, – соглашается он. – А еще молодая красивая девушка. Да и просто человек, в конце концов. Не забывайте об этом. В раннем детстве психологическое и физическое состояние ребенка напрямую зависит от состояния мамы. Если вы несчастны, перегружены, не радуетесь жизни, то в первую очередь вредите этим своему сыну. Счастливая мама – здоровый ребенок, понимаете?

Я потрясенно размышляю над услышанным, а Олег Евгеньевич тем временем продолжает:

– Я не берусь с точностью судить о причинах, по которым у вашего сына дефект межжелудочковой перегородки не затянулся сам, хотя имел на это все шансы, но допускаю, что в этом есть и психосоматический фактор. Возможно, вы растили сына в одиночку. Возможно, вам было тяжело. Возможно, не хватало счастья.

Мужчина говорит, а я чувствую, как мой пульс учащается от невероятных осознаний. Ведь, в сущности, все так и было! Жизнь после рождения Дани казалась испытанием: много забот, мало сна, минимум помощи. О женских радостях я вообще молчу. Если бы не согревающая душу улыбка сына я бы, наверное, вообще с катушек съехала.

– Да, я понимаю, о чем вы говорите, – хрипло отзываюсь я, все еще пребывая в шоке от проницательности этого мужчины.

– Вот и славно, – он удовлетворенно улыбается. – Теперь у вас есть возможность переосмыслить жизненные приоритеты, Ангелина.

– Да-да, – чувствую, как глаза опять увлажняются. – Вы мне очень помогли, Олег Евгеньевич. Благодаря вам я посмотрела на свою жизнь под другим углом.

– Замечательно, – он поднимается на ноги. – Значит, я своей цели достиг.

– Олег Евгеньевич, а когда я смогу Даню увидеть? – спрашиваю, встрепенувшись.

– В ближайшее время. Совсем скоро мы выведем его из медикаментозного сна и переведем на самостоятельное дыхание, – отвечает он. – Ожидайте. Медперсонал с вами свяжется.

Я снова повторяю слова благодарности, и врач, одарив меня подбадривающей улыбкой, скрывается за углом коридора.

Самое сложное официально позади. Поэтому теперь я как никогда сильно верю в светлое безоблачное будущее.