бледная, но твердая, рядом с отцом, который обнимал ее за плечи, поддерживая во время ужасного ожидания. На порядок и спокойствие рассчитывать не приходилось: поднималась буря, волны высоко вздымали свои гребни; белый день стремительно превращался в ночь; все, кроме горящего судна, погрузилось во тьму. Шлюпки вернулись с трудом, и лишь одна из них смогла подойти к кораблю вплотную; она была почти полна; лорд Эвершем и его дочь приблизились к краю палубы, чтобы спуститься.

– Мы сможем взять только одного! – выкрикнул кто-то из матросов. – Отойдите назад! Девушку бросьте нам – а за вами вернемся, если сможем!

Лорд Эвершем схватил свою дочь, совсем утратившую самообладание, и сильной рукой бросил ее в шлюпку; через минуту она очнулась – начала звать отца, простирая к нему руки, и бросилась бы в море, если бы ее не удержали матросы. Тем временем лорд Эвершем, понимая, что шлюпка за ним больше не придет, поднял валявшийся на палубе обломок мачты и, держась за него, прыгнул в море. Шлюпка ныряла вверх-вниз на гигантских волнах, матросы с трудом гребли к фрегату; в какой-то миг, оказавшись на гребне волны, Клариса увидала, как борется с судьбой ее отец – он отчаянно сражался со смертью, но та вышла победительницей; мачта все еще качалась на воде, но руки его бессильно соскользнули, а лицо… его ли это бледные черты? Клариса не зарыдала, не лишилась чувств, но как будто окаменела; лицо ее утратило краски жизни, и на палубу фрегата ее пришлось поднимать, словно бездыханное тело.

Капитан не стал скрывать, что по пути на родину люди шарахались от нее, видя в ней виновницу смерти отца; все слуги ее погибли, из выживших мало кто помнил, кто она; но, когда она проходила мимо, люди заговаривали о ней, даже не понижая голоса – и, должно быть, сотню раз приходилось ей слышать, что отец погиб из-за нее. Она ни с кем не разговаривала – лишь коротко отвечала, когда к ней обращались; чтобы избежать увещеваний, садилась со всеми за стол и ела, сколько могла; но на лице ее словно навеки застыла печать ужаса и смертной муки. Когда все высадились в Ливерпуле, капитан отвез ее в местный отель и там оставил, собираясь за ней вернуться; но в тот же вечер представилась возможность отплыть в Даунс, которой он и воспользовался, не исполнив свое намерение. Ему подумалось – так он объяснил Льюису, – что она ведь теперь в родной стране, что достаточно написать письмо, и толпа друзей сбежится ей на помощь; да и где найти более безопасное и цивилизованное место, чем в английском отеле – разумеется, если есть чем платить по счетам?

Более Элмор ничего не мог узнать, да и на то, чтобы собрать эти сведения, у него ушло много месяцев. Он поехал в ливерпульский отель. Там выяснилось вот что: как видно, едва появилась надежда спастись с горящего судна, лорд Эвершем передал дочери бумажник с векселями одного банкирского дома в Ливерпуле, всего на сумму в несколько сот фунтов. На второй день после своего прибытия Клариса послала за хозяином отеля и показала ему векселя. Он получил для нее наличные, и на следующий день она покинула Ливерпуль на маленьком каботажном судне. Тщетно Льюис разыскивал ее следы. Должно быть, она отплыла в Ирландию: но куда отправилась, что стала делать… как видно, Клариса очень постаралась от всех укрыться – и даже те следы, что она могла оставить, терялись в прошлом.

Льюис все не опускал рук; даже теперь он беспрестанно ездил на поиски, всюду рассылал эмиссаров, предпринимал все возможные меры, чтобы ее найти. С того дня, как он рассказал мне свою историю, мы не говорили ни о чем ином. Эта загадка увлекла меня безмерно: мы без конца обсуждали различные возможности и гадали, где она может скрываться. То, что Клариса не задумала убить себя, было очевидно из того, что она забрала деньги; и все же где могло укрыться это юное, прелестное, неопытное, совсем не знающее жизни создание? И что еще приготовила ему судьба?

Из-за сломанной ноги я почти три месяца провел в постели; по окончании этого срока начал потихоньку ходить и выбираться на улицу и теперь считал себя уже почти здоровым. Было решено, что в Итон я возвращаться не стану, а поступлю в Оксфорд; такой прыжок из детства к положению взрослого мужчины безмерно меня радовал. И все же я часто думал о бедной Эллен – и сердился на ее упрямое молчание. Раз или два, нарушив ее приказ, я написал ей, упомянул о несчастном случае и о заботе мистера Элмора. Но она не отвечала; и я начал бояться, что ее болезнь имела роковой исход. Она принудила меня торжественно поклясться не упоминать ее имени и никого о ней не расспрашивать во время отъезда; и я, полагая, что первый долг юного неопытного мальчика – повиноваться старшим, не позволял ни привязанности, ни страху побудить меня нарушить эту клятву.

Пришла весна, неся с собой дары распускающихся почек, благоуханных цветов и ясных солнечных дней. Я возвратился домой – и застал семью накануне отъезда в Лондон; долгое заточение меня ослабило, было решено, что дурной воздух и суета большого города могут мне повредить, и я остался в деревне. Я ездил верхом, охотился и думал об Эллен: тосковал по радости наших бесед, ощущал пустоту в сердце, которую прежде заполняла наша дружба. Наконец я начал думать о том, чтобы проскакать верхом от Шропшира до Беркса и с ней повидаться. Предстоящий путь уже завладел моим воображением: поля вокруг Итона – серебристая Темза – величественный лес – чудная зеркальная гладь Вирджиния-Уотер – пустошь, уединенный домик – а вот и она, бледная и согбенная болезнью, забыв о своих мрачных думах, с ласковым приветом протягивает руки мне навстречу. Сердечное желание увидеть ее, услышать, порадовать, как смогу, вниманием и лаской, прислушиваться к ее голосу, полному безутешного горя, словно к небесной гармонии, наконец обратилось во мне в страсть. Размышляя об этом, я словно непрестанно слышал голос, повторяющий: «Поезжай скорее, пока не поздно!» – и второй, куда мрачнее первого, что отвечал: «Ты никогда ее больше не увидишь!»

Занятый этими мыслями, однажды в лунную летнюю ночь я бродил по саду, не в силах расстаться с дивным ночным пейзажем, как вдруг кто-то меня окликнул: это был мистер Элмор, который заехал по пути на побережье. Он получил письмо из Ирландии, из коего следовало, что мисс Эвершем поселилась близ Эннискорти –