решить, что это как раз они что-то замышляют.

В остальном — Лукьян знал ответ всегда. Конечно, в первый год начитывались лишь предметы общего курса, разделения на специализации еще не было, так что это вроде как были не самые сложные знания, но почему-то больше никому не удавалось с такой легкостью отвечать на вопросы наставников.

Более того — я наблюдала за Хилковым.

По большей части он спал на уроках, уронив голову на скрещенные руки.

И в библиотеке я его не встречала.

Если он куда и наведывался регулярно, так разве что в академическую часовню. Но, судя по стенаниям Платона, о том, что он по-прежнему живёт в одной комнате с ослом и рептилоидом, успехи Лукьяна Хилкова в этой области тоже были невелики.

Может, он и вовсе таскался в часовню с одной единственной целью — пару часов посидеть в блаженной тишине.

Так откуда же он все знал?

Загадка.

— К признакам проклятого места относят затхлый запах, посторонние звуки, насекомых, болезненные ощущения, возникающие без видимой физической причины, кратковременные иллюзии и чахлые растения, — перечислил Хилков. — Также могут присутствовать необъяснимые исчезновения вещей, искривления пространства и времени, и — ночные кошмары.

Мне показалось, что на последних словах блуждающий по кабинету взгляд Лукьяна Хилкова задержался на мне. Непроницаемый взгляд, заставивший меня вздрогнуть, а заметившую это Евжену нахмуриться.

Лукьян Хилков не мог ничего знать обо мне.

Особенно о кошмарах.

И все же.

Все же его взгляд казался мне странно знакомым. Как и в тот самый первый раз, когда я увидела его на балу, я задумалась — где.

Где мы могли встречаться?

Более того, я несколько раз пыталась припомнить, играл ли он какую-либо значимую роль в оригинальном романе, но натыкалась только на пустоту, вместо воспоминаний о деталях сюжета. Нужно было все записать, пока я еще помнила. С годами я все больше забывала о деталях сюжета, а иногда и вовсе терялась между фактами из романа и из моих воспоминаний в этом мире. Настоящих, реальных воспоминаний, которые зачастую оказывались прямо противоположны тому, что, как я думала, должно было произойти.

— Да откуда он опять все знает? — заныла Евжена.

И эта фраза могла бы послужить комплиментом, если бы следом не заговорил Гордей Змеев.

— О, это проще простого, — ядовито бросил он, а его верные подпевалы, Кемский и Львов, согласно загалдели. — Думаю, Хилков просто описал собственное поместье, да? Там ведь-

Нам было не суждено узнать, что там такого было в поместье Хилкова, потому что сидевший позади Змеева Платон прервал речь Гордея, отвесив ему подзатыльник учебником.

— Эй!

И я очень надеялась, что это больно.

— Как всегда, верно, — сухо кивнула наставница Белладонник. — Однако впредь, господин Хилков, попрошу вас не выкрикивать ответ с места. На этом урок окончен. Все свободны.

Взгляд, которым она напоследок наградила Лукьяна мог бы заставить поморщиться любого, но он даже не взглянул в ее сторону, одним из первых покидая кабинет.

Глава 13

— Я не могу просто выкинуть их, это ведь подарок! — Надежда выглядела невероятно растерянной, продолжая прижимать к себе букет оранжевых лилий.

— Он даже не твой!

— Но ведь-

Евжена оглушительно чихнула и зло уставилась на нее покрасневшими глазами.

— Тогда ты можешь сидеть снаружи вместе с этими проклятыми цветами!

Надежда обернулась ко мне.

— Дафна, ну скажи, что я права, разве ты не будешь выглядеть ужасным человеком, когда Гордей найдет цветы, которые он так тщательно выбирал для тебя, среди мусора? Что он почувствует?

Мне хотелось сказать, что Гордей Змеев с самого рождения и до сего дня вряд ли был способен чувствовать хоть что-то, кроме самодовольства. Его семья владела месторождениями драгоценных камней, бесчисленными землями, предприятиями и была невероятно богата, из-за чего Гордей только и делал, что задирал нос.

Добился только того, что угодил под перекрестное проклятье Илариона и Платона и два дня проходил зеленым и в пупырышку.

Что касается цветов — только такая наивная дурочка как Надя могла полагать, что Гордей Змеев прислал мне их от большого участия.

Но не я.

Не после многочасовых уроков с госпожой Майской.

Гордей Змеев принадлежал к одной из самых знатных семей империи, уж, конечно, он тоже знал язык цветов. И, зная его он прислал именно оранжевые лилии. Это был очень коварный цветок, особенно когда дело касалось интерпретации послания. Он одновременно символизировал новое начало и — ненависть, презрение и гнев. Это было сообщение, которое гласило:

“Мы только встретились, а я уже желаю тебе провалиться в ад”.

Да он просто очаровашка.

Он ведь даже не пришел вручать их сам, прислав Марка Кемского, которому судя по всему роль личного лакея скользкой ящерицы не доставляла совершенно никаких неудобств.

И в то же время — если бы я закатила сцену и швырнула этим букетом ему в рожу, он бы только невинно похлопал глазами.

О, небеса, ты что, ненормальная, это же цветы, да еще и такие красивые! Ах, дядя, ты видишь, что все это начал вовсе не я?

Хотя начал-то как раз он.

Мы только поддержали.

Пара дней, и наша жизнь превратилась в ситком “Шесть врагов Гордея Змеева”. Вернее, “Пять врагов Гордея Змеева”, Надя все же предпочитала во всем этом не участвовать.

По-видимому, ждала сиквел.

И грабили мы не казино, а банк нервных клеток ректора.

Например, где-нибудь в семь часов утра, разъяренный Гордей Змеев принимался орать:

— Кто насыпал перец на мою подушку?

Или:

— Кто плюнул мне в стакан в столовой?

Или:

— Кто брал мой фамильный меч? И — не вернул!

На что Платон отвечал:

— Я, снова я, и опять же я, и не только меч, кстати, но и набор серебряных ножей, проклятые иглы и самонаводящиеся стрелы. Можешь порадоваться, теперь все это добро служит подпорками для огурцов в оранжерее. Я сдал их от твоего имени, так что, уверен, всемирная ассоциация садоводов и огородников уже номинировала тебя на премию “Земляной червь года”. Не понимаю, почему ты не рад, это же такая редкая номинация!

— Такая редкая, что ты ее вот прямо сейчас придумал, — отзывался Иларион.

— И слово предоставляется председателю премии! Скажите, есть ли другие достойные кандидаты?

— Другие кандидаты и рядом не ползали. Присуждается единогласно.

— И наконец — приз зрительских симпатий!

Здесь слово, как правило предоставлялось, Лукьяну.

– “С вами наши ножки” от комитета по делам сороконожек, — неизменно поддерживал он. — Наш девиз “Чем больше ножек — тем удачнее подножка”.

Гордей Змеев обладал поистине поражающим талантом объединять людей — его