запнулась, понимая, что память у Платона, что надо, и в будущем у него обязательно возникнут вопросы, так что нужно спрашивать как-то завуалированно. Лучше не спрашивать вообще, но я просто не могла отделаться от этой мысли, не после того, как мне месяцами снились кошмары. — И я бы навредила кому-нибудь. Какому-нибудь очень хорошему человеку. Очень сильно навредила. Что бы ты тогда делал?

Я задавала ему нелегкий вопрос.

И нечестный.

Но даже если я не собиралась портить ему жизнь, даже если я планировала держаться подальше от цесаревича Илариона, и быть настолько дружелюбной по отношению к Надежде, насколько это возможно, это ничего не гарантировало. Намерения — это еще не все. Потому что людьми управляют чувства и эмоции. Иногда кто-то не нравится тебе просто потому, что он тебе не нравится. И ты не ладишь с кем-то, кто в другой жизни мог стать твоим лучшим другом, просто потому, что так сложились обстоятельства.

Мне могла не понравиться Надя Змеева.

Я могла не понравиться ей.

А уж, что могли надумать и наговорить сверху всевозможные любители сплетен, об этом и думать не хотелось.

Так что я надеялась услышать что-то обнадеживающее.

Что Платон хотя бы предупредит меня о том, что цесаревич уже сел затачивать меч.

— Капитан Раскатов говорит, концы надо прятать в воду, — задумчиво пробормотал Платон, устремив взгляд на фонтан, заставляя меня внутренне вопить от ужаса, потому что при каких вообще обстоятельствах капитан Раскатов мог сказать что-то подобное? — Так что не волнуйся. Этот хороший человек никому и ничего бы не рассказал.

— Нет, я имею в виду-

— Никто бы его просто не нашел, — сверкнул глазами Платон.

И, хотя звучало это до ужаса стремно, я не могла заставить себя разозлиться на него. Или отчитать его. Или провести лекцию о том, что хорошо, а что плохо.

Как бы то ни было, он часто тормозил. Подолгу размышлял над чем-нибудь, прежде чем сделать.

У меня были все основания полагать, что его убийственные порывы так и останутся страшным ответом на нелепый вопрос — не больше.

К тому же вселенная вроде как определила ему роль хорошего парня и вынуждала играть ее, даже если Платон не желал учить слова, раз за разом рвал сценарий и ломал декорации.

Он регулярно перепрятывал все оружие Змеева, чтобы он не зарубил Лукьяна Хилкова, когда Платон отвернется, потому что он не собирался все четыре года мыть коридоры в качестве наказания за то, что он такой отстойный сосед по комнате.

По той же причине он не хамил ректору.

Редко хамил ректору.

С натяжкой — это было не хамство, а убийственная честность.

И даже проявлял некоторую благосклонность в общении с цесаревичем. Всем уже давно стало понятно, что друзей у того нет от слова совсем, и сжалившись над беднягой Платон наконец сократил количество шуточек по этому поводу.

С сотни до десяти в день.

И, когда какой-то урод от пиротехники, умудрился подорвать свой котел на введении в алхимию, и ядовитые испарения пыхнули в сторону Нади, разъедая ее платок и блузку, обнажая не только ее выдающиеся вокальные данные, ставшие для всех настоящим шоком, но и кое-что еще, Платону пришлось стащить свой пиджак и накинуть на несчастную.

Потому что мы сидели за одним столом, и я очень выразительно сверлила его осуждающим взглядом.

Все то время, что Надежда визжала, а Платон незаинтересованно подпирал щеку кулаком.

Так что он был не совсем потерян, понимаете?

С этим еще что-то можно было сделать.

Наверное.

Именно об этом я и думала на уроке магической картографии. Слушать наставницу Белладонник все равно не имело никакого смысла. На уроках она, как правило, пускалась в пространные рассуждения о том, как прекрасна она была в молодости, и сколько невероятно обаятельных кавалеров боролись за ее руку и сердце.

И видимо все они друг друга перебили, потому что замуж она так до сих пор и не вышла.

— И вот, представьте, они стоят друг напротив друга, наводят друг на друга пистолеты, и тут появляюсь я! И кричу им: «Нет, не смейте, я не переживу, если кто-то из вас погибнет из-за меня, это разобьет мне сердце!», и тогда они-

— Это не ответ на вопрос после параграфа, — шепнула мне сидящая рядом Евжена.

Наставница Беладонник сердито поджала губы и повернулась в нашу сторону.

— Ах, — взмахнула рукой она. — Ничего вы не понимаете, барышни. Для девушки важен не какой-то там вопрос после параграфа, а совсем другой. Пригласит, не пригласит? Понимаете?

Что мы понимали, так это то, что наши знания о проклятых и священных местах, магических рудниках и подземных тоннелях после курса будут — нулевыми.

Изначально вопрос после параграфа звучал так: По каким признакам можно определить, что вы находитесь в проклятом месте?

Разумеется, большая часть эпицентров разрушительной энергетики была нанесена на карты, однако проклятые места возникали то тут, то там на местах ужасных преступлений, в домах безумцев или там, где происходили страшные трагедии.

— Вопросы после параграфа не для наставника, а для студентов, — все же выкрутилась наставница Белладонник. — Итак, проверим, насколько внимательно вы слушали предыдущие занятия. Кто может ответить на вопрос?

Вверх моментально взметнулась рука Надежды, но наставница предпочла проигнорировать ее.

Платон съехал вниз по стулу и прикрыл лицо учебником.

— Иларион Таврический, наше юное солнце, расскажите мне!

— Ну, эм, там холодно? — предположил Иларион.

— Вы у меня спрашиваете?

— Нет, это ответ. Там холодно.

— Это все?

— Да?

— Вас послушать, так все наши северные территории прокляты, не говоря уже о столице, настоящий рассадник нечисти, — покачала головой госпожа Белладонник. — Это неверный ответ. Так что, никто не может ответить на вопрос?

Рука Надежды тряслась так отчаянно, что я бы не удивилась, раздайся в один прекрасный момент хруст.

Однако вместо хруста раздался тихий голос Лукьяна Хилкова.

Может, он решил сжалиться над всеми и сэкономить нам пару часов возни в библиотеке, а может ему просто нравилось демонстрировать всем, какой он эрудированный и возвышенный тип. В конце концов, не было ни одного предмета, которой бы не давался Хилкову, кроме ратного дела, где он и круга не мог пробежать, чтобы не упасть в обморок, и дебатов, где всякая дискуссия в конечном счёте сводилась к оскорблениям в сторону его семьи, из-за которых он терялся и не знал, как ответить. Зато знал Платон. Отлично знала я. Цесаревич Иларион единственный раз в своей жизни блеснул интеллектом скаламбурив, когда отметил, что семейка Змеевых так активно расползается по политической карте империи, что впору