Шрифт:
Закладка:
– Выше нос, – сказала Гейнор, толкнув мое колено своим. – Вас явно увлекают такие вещи, а это само по себе редкость. Я хорошо помню первую неделю работы в библиотеке… Я понятия не имела, что делать, но больше всего здесь любила старые карты. Людям вроде нас надо держаться вместе и не сдаваться.
Не сдаваться. Я не знала, что именно хочу найти – да и есть ли, что находить, – но одно со счетов сбрасывать было нельзя: дверь в конце Медвежьего переулка, точно совпадавшую со старыми картами. Работала в тех местах женщина-аптекарь или нет, мысль о старом проходе или улице, известной только тем, кто жил двести лет назад, но все еще погребенной под сегодняшним городом, меня завораживала.
Возможно, именно это имела в виду Гейнор, говоря о притягательности поиска. Я понятия не имела, что за этой дверью, – скорее всего, рассыпающийся обвалившийся кирпич, полный крыс и паутины, – но если я что о себе и знала, что-то, о чем не подозревала еще несколько дней назад, так это то, что заглядывать внутрь не всегда приятно. Именно поэтому я пока избегала думать о Джеймсе, именно поэтому не сказала родителям, да и вообще никому, кроме Роуз, о том, что он натворил. По сути, именно поэтому я и отвлеклась на пропавшего аптекаря.
Мы с Гейнор обменялись телефонами, и я сказала, что свяжусь с ней, если захочу заказать какую-то рукопись или еще поискать в оцифрованной базе газет.
Когда я вышла из библиотеки, телефон показал, что уже начало десятого. Джек вот-вот должен был приземлиться. И, хотя безрезультатные поиски меня расстроили, я вдохнула теплый лондонский воздух, направляясь к метро и Ладгейт-Хилл, и собралась с духом, готовая встретиться лицом к лицу с тем, от чего больше нельзя было отмахиваться.
При всем отчаянии, в котором я пребывала последние дни, в Лондоне, окруженная старой тайной, старой историей, я чувствовала себя такой живой, какой не была уже многие годы. Я решила продолжить поиски. Пробиться сквозь мрак и заглянуть внутрь всего.
После того как леди Кларенс вылетела из лавки Неллы, воздух в маленькой комнатке сделался влажным и горячим, как часто бывало в кухне. Волосы у меня на руках стояли дыбом; я никогда не слышала, чтобы кто-то разговаривал таким тоном, как Нелла и леди Кларенс только что.
Лицо Неллы было перекошено от тоски и усталости. Я видела, как тяготы ее работы – и требования женщин вроде леди Кларенс – прорезали борозды на ее лбу, как обвисли ее щеки. В воздухе все еще вились тонкие струйки дыма, когда она опустилась на стул, и по лицу ее, как от уксуса, разлилась тревога.
– Убить любовницу лорда, – пробормотала она, – или болтаться на виселице? – Она склонила голову, чтобы посмотреть в огонь, словно искала, что осталось от ее жуков. – Одно ужаснее другого.
– Вы должны сделать порошок заново. – Она не спрашивала, что я думаю, но слова сами вырвались у меня, я не успела даже осознать, что говорю. – Это единственный выход.
Она бросила на меня дикий взгляд.
– Легче, чем убить женщину? Всю жизнь я старалась помогать женщинам. Это, по сути, единственная часть наследия матери, которую я хоть как-то сохранила.
Но Нелла показывала мне свой журнал, и я знала, что записи в нем включают имена, даты и средства. Хуже того, я знала, что в нем значатся и имя миссис Эмвелл, и мое. Это означало, что, если Нелла не сделает новый порошок и леди Кларенс захочет отомстить, я окажусь под ударом.
Мы все, упомянутые в этой книге, окажемся.
Я ткнула пальцем в ее журнал.
– Вы можете не вписывать туда имя мисс Беркуэлл, но как же я? Как же все остальные, записанные на этих страницах?
Нелла взглянула на журнал и нахмурилась, словно мысль о нем даже не приходила ей в голову. Словно она в глубине души не верила, что леди Кларенс исполнит свою угрозу. Она медленно перечитала несколько последних строк.
– У меня не хватит сил, – наконец прошептала она. – Я провела всю прошлую ночь в поле, собирая жуков, и до рассвета сушила и молола их. Когда она вернется, я ей так и скажу. Я покажу ей, как у меня все распухло под платьем, все свои больные места, если она захочет их видеть. Я не могу сделать новый порошок, даже если бы хотела.
Мне представлялась возможность, если только у меня хватит ума правильно ею воспользоваться. Страхи мои перед духом мистера Эмвелла не ослабли, а теперь на меня навалилось новое несчастье: то, что лавку и журнал Неллы могут найти констебли.
Я собрала со стола пустые кружки, отнесла их к тазу и сполоснула.
– Тогда я это сделаю. Я соберу жуков, вы меня научите, как, высушу их и смелю.
В конце концов, я привыкла делать за других грязную работу. Означало ли это, что нужно лгать в письмах для миссис Эмвелл или растирать ядовитых жуков для Неллы, болтушкой я не была. Мне можно было доверять.
Нелла какое-то время мне не отвечала, так что я продолжила мыть кружки, хотя они давно уже были чистыми. Казалось, ее тревога на мгновение унялась, хотя я не понимала, из-за того ли, что она увидела надежду в моем предложении помочь, или из-за того, что она смирилась с судьбой.
– Поле за рекой, – наконец сказала она, клонясь вперед, будто ее утомляла одна мысль о возвращении. – Идти придется далеко, но одна ты не справишься. Я соберусь с силами. Пойдем после захода солнца. Жуков легче ловить ночью, когда они спят. – Она закашлялась, вытерла руки о юбку. – До тех пор не будем тратить время впустую. Ты сказала, что поможешь мне с этикетками на флаконах. – Она искоса на меня посмотрела. – Не нужно. Я их наизусть знаю, есть на них этикетки или нет.
– А если они перепутаются? Если их поставить не так?
Она указала на свой нос, потом на глаза.
– Понюхать, после посмотреть. – Она махнула в сторону журнала на столе. – Но есть кое-что еще. Посажу тебя подновить выцветшие записи в журнале. У меня рука недостаточно тверда, чтобы самой это сделать.
Я нахмурилась, придвинула большую книгу к себе, гадая, почему вдруг имена и даты в журнале важнее флаконов на полках. Я бы сочла, что наоборот; в этой книге значились имена всех, кто покупал у Неллы яд. Мне казалось, что эти страницы нужно сжечь, а не подновлять.
– Почему так важно освежить выцветшие записи? – спросила я.
Нелла склонилась вперед и перелистала журнал до страницы, покрытой неразборчивыми записями от 1763 года. Провела рукой по нижнему левому углу; на страницу когда-то пролилась жидкость, и многие записи невозможно было прочесть. Нелла пододвинула ко мне перо и чернильницу. По ее указанию я взяла перо и начала обводить бледные строчки в книге свежими чернилами, повторяя названия средств – кислица, бальзам, сафлор, – так же аккуратно, как имена клиентов.
– Имена многих из этих женщин, – прошептала Нелла, – записаны только у меня в журнале. Это единственное место, где их помнят. Я пообещала это матери, сохранять память о женщинах, имена которых иначе будут стерты из истории. Мир к нам недобр… Мало есть мест, где женщина может оставить нестираемый след.
