– Тебе когда-нибудь снилось, что ты идешь по хорошо знакомой улице и точно знаешь, что будет за поворотом, но вот огибаешь угол и снова оказываешься на той же улице и никак не можешь перейти на следующую?

– Да…

– Так вот с тех пор я на этой улице. Дурак, думал еще чуть-чуть и сойду с нее, – горько усмехнулся мастер.

– Это как-то связано с сегодняшней пропажей? Вы сильно из-за нее расстроились?

– Не из-за самих денег, – пояснил он. – А потому что теперь не успею в срок. Я должен был отдать одному человеку долг.

– А этот человек не может еще немножко подождать? Срок нельзя перенести?

– Думаю, тут все одно к одному.

Заметив ее вопросительный взгляд, он уточнил:

– Думаю, кто-то просто не хотел, чтобы я успел.

А потом мастер поднялся.

– Ну, идешь в дом? Холодно сидеть, да и ночь на дворе. К тому же вряд ли они покажутся, пока ты здесь. – Он чуть улыбнулся и кивнул на крыльцо.

– Да-да, иду.

Мастер уже взялся за ручку двери, когда Твила снова его окликнула:

– Они перестали их забирать?

– Что? – Он удивленно обернулся.

– Угощения – поэтому вы их больше не оставляете? Потому что они перестали к ним прикасаться…

Он помедлил и кивнул.

– Это потому что в них нужно верить. Зачем еда тому, кого нет?

– Ну, будем надеяться, твои все с благодарностью стрескают и вместо козней станут беречь тебя от бед.

– Дом. Я прошу, чтобы они берегли от бед этот дом.

– Ну, идем.

Мастер распахнул дверь и пропустил Твилу вперед.

* * *

Когда дверь за ними закрылась, и простучавшие по лестнице шаги указали на то, что два обитателя коттеджа, побольше и поменьше, поднялись к себе, в кустах слева от крыльца раздался шорох. Послышалась короткая возня, а следом оттуда вылетел взлохмаченный и крайне недовольный комок, отправленный чьим-то непочтительным пинком. Прочертив в воздухе дугу, он приземлился рядом с крыльцом на все четыре лапки и попытался юркнуть обратно в кусты, но намек в виде пинка повторился, и на этот раз еще более болезненный и обидный. Если бы мыши умели грозить кулаком, зверек непременно бы это сделал, а так все, что ему оставалось, – это пропищать в темноту ругательство и поспешить к крыльцу.

Взобравшись по ступеням (и лишь слегка дрогнув усами в сторону жестянки с фаршем), мышь протиснул крупный серый зад в щель под дверью и очутился во мраке первого этажа. Вытянутая мордочка с бледно-желтыми треугольниками глаз ощупала темноту, нос заходил из стороны в сторону и, уловив нужный запах, обратился к коридору. Зверек метнулся туда брошенным камнем. Нужно спешить: нахалы и не подумают отложить дележ до его возвращения. Вечно вся грязная работа ему!

Выщербленные половицы, мажущая зола, грязные следы, стена, пролитый чай, стена, еще один порог, рыхлые доски. Раздумывая по пути над несправедливостями жизни мышей, он едва не налетел на холщовую гору. Вовремя остановившись, обнюхал ее и от радости станцевал маленькую мышиную джигу. Он-то думал, придется попотеть, а дело-то оказалось плевое. Хорошенько примерившись, он впился крохотными, но чрезвычайно эффективными зубками в грубые волокна. Яростно потряс головой, расширяя дыру, а потом вырвал и выплюнул еще один кусок, по соседству. Он едва успел увернуться от сухого и жесткого, как галька, шарика, который выпал из проделанного им отверстия. Мышь торопливо (но без халтуры – он всегда добросовестно подходил к делу) прогрыз еще с дюжину дыр, и громада мешка наконец шевельнулась. Вскоре уже целый град пахучих бусин сыпался на пол, стуча о доски капелью и разбегаясь по всему коридору.

Мышь довольно хмыкнул, как всегда делал после хорошо выполненной работенки, и тем же путем поспешил наружу.

* * *

Эшес лежал без сна. Можно бы сказать «уставившись в потолок», но это не совсем так: в комнате было слишком темно, а потому лежал он, глядя в темноту над собой. В такие минуты он представлял, что лежит под открытым небом на краю мира, и поскольку это самый край, Творец просто не успел дойти туда и повесить звезды.

Раздался тихий стук в дверь, которого он ждал и вместе с тем не ждал.

Он сел на кровати и спустил ноги на пол.

Дверь отворилась, впустив фигуру в белой сорочке до пола. В руках она держала свечу.

– Можно?

И не дожидаясь ответа, она бесшумно прикрыла за собой дверь. Все петли в этом доме хорошо и регулярно смазывались. Босые ноги белыми островками прошлепали по полу, и матрас скрипнул, когда она присела рядом.

– Я, я не уверен, что нам стоит…

Он тут же умолк, почувствовав на языке ржавчину неискренности. Фальшивая попытка прикрыть глаза совести.

– Ш-ш. – Роза поставила свечу на пол. – Ты ведь не злишься из-за сегодняшнего, а? Я просто хочу, чтобы у тебя все было хорошо, только и всего.

– Нет, конечно, не злюсь. Но все-таки зря ты на девушку подумала, уверен, она здесь ни при чем.

Роза мягко прижала палец к его губам:

– Не будем о ней. Пусть все это останется для дня, а сейчас ночь, изнанка, она для другого.

От нее приятно пахло очагом, сливочным маслом и травяным мылом. А лицо было так близко, что мягкие кудряшки, с запутавшимися в них медными отблесками свечи, щекотали щеку. Под натянувшимся хлопком сорочки темнели соски.

– Чувствую себя… ты правда не считаешь, что мы, что я… ты правда не против?

– Глупенький… – Роза тихонько и беззаботно рассмеялась, так беззаботно, как только может смеяться женщина, уверяя любимого мужчину, что не хочет выйти за него замуж и когда-нибудь увидеть в своих детях его отражение. – Конечно не против. Мы ведь с самого начала все обговорили. И я сразу знала, что ты уедешь, меня это устраивает. Не собираюсь я ни к кому привязываться или привязывать к себе.

Он хотел сказать что-то еще.

– Т-ш-ш, это потом, а сейчас мне ничего от тебя не нужно, кроме тебя самого.

Нагнувшись, она поцеловала его в шею, и в животе налился горячий комок. Хрипло вздохнув, Эшес стянул с ее головы чепец и рывком перевернул на спину.

* * *

Тем временем в кустах возле забора чьи-то челюсти двигались энергичными поршнями. Кто-то смачно причмокивал, чавкал и вообще всячески показывал, как он доволен.

– А не кажется ли тебе, что это несколько несправедливо: тебе фарш, а мне только облизывать банку? К стенкам, между прочим, всего пару кусочков присохло.

Чавканье прекратилось.

Последовала пауза, призванная показать собеседнику, что его