Возникающие поначалу сомнения естественны. Зачем мы занимаемся распеванием сутт и молитв? Почему мы так мало спим? Почему мы сидим с закрытыми глазами? Подобные вопросы всегда возникают, когда мы начинаем практиковать. Мы должны увидеть все причины страданий – вот что такое истинная Дхамма, Четыре благородные истины; дело не в конкретном методе медитации. Мы должны наблюдать то, что происходит на самом деле. Если мы наблюдаем за происходящими событиями, то увидим, что они непостоянны и пусты, и возникнет пусть небольшая, но мудрость. Пока что у нас ещё обнаруживаются сомнения и возвращается скука, потому что мы ещё не знаем реальность такой, какая она есть, не видим её ясно. Это не является неблагоприятным симптомом. Это всё – часть того, с чем мы должны работать, наши собственные психические состояния, наши собственные сердца и умы.

Аджан Чаа был необыкновенно терпим к приездам и отъездам своих западных учеников. Обычно новый лесной монах должен провести со своим первым учителем как минимум пять ретритов в сезон дождей, перед тем как отправиться в свои аскетические странствия. Аджан Чаа делал акцент на дисциплине как на важнейшей части своей практики – работать точно в соответствии с монашескими правилами и учиться подчиняться монашеским манерам и укладу сообщества. Но почему-то западным ученикам, словно любимым детям, предлагали особый, отличный от традиционного интервал для путешествий, чтобы они могли посетить других учителей. Обычно, когда кто-то уходил, это не вызывало суеты и быстро забывалось. Жизнь в Дхамме является жизнью в текущем моменте, целостной и полноценной. Аджан Чаа говорил с того места, где он сидел: «Никто не приходит и никто не уходит».

Спустя всего полтора года практики в Ват Па Понге один американец попросил и получил разрешение путешествовать и учиться у других учителей из Таиланда и Бирмы. Год или два спустя он вернулся, переполненный историями о своих путешествиях, о многих месяцах необыкновенной и интенсивной практики и целом ряде замечательных впечатлений. После завершения своей обычной серии поклонов его встретили так, как будто он никогда не покидал монастырь. После окончания утреннего обсуждения Дхаммы и консультаций, которые он давал монахам и посетителям монастыря, Аджан Чаа наконец повернулся к нему и спросил, обнаружил ли он какую-нибудь новую или лучшую Дхамму вне лесного монастыря. Нет – он изучил много новых вещей в своей практике, но на самом деле они также могли быть найдены и в Ват Па Понге. Дхамма – всегда прямо здесь, для любого, чтобы её видеть, чтобы практиковать. «О да, – смеялся Аджан Чаа. – Я бы мог сказать это тебе до того, как ты ушёл, но ты бы не понял».

Затем этот западный монах пошёл в хижину Аджана Сумедхо, старшего западного ученика Аджана Чаа, и рассказал ему все свои истории и приключения, свои новые понимания и глубокие прозрения, полученные в практике. Сумедхо слушал молча, заваривая послеобеденный чай из корней лесных растений. Когда рассказы были окончены и все прозрения поведаны, Сумедхо улыбнулся и сказал только: «О, как замечательно. Вот и ещё кое-что, что можно отпустить». Только это.

Западные монахи продолжали приходить и уходить, и все они усваивали для себя этот урок. Временами Аджан Чаа даже благословлял их на путешествия, хотя чаще он подтрунивал над ними.

Один английский монах, пребывавший в большой нерешительности в своих поисках идеальной жизни и идеального учителя, приходил и уходил, получал посвящение в монахи и слагал обеты уже несколько раз. «Этот монах, – наконец пожурил его Аджан Чаа, – носит собачий помёт в своей монашеской сумке и при этом думает, что любое место, куда бы он ни пошёл, плохо пахнет».

Другой английский монах, который также приходил и уходил из монастыря, несколько раз возвращался в Европу к работе, семейным обязанностям, а потом снова обращался в монашество, однажды сидел в хижине Аджана Чаа. «То, что ищет тот монах, – заявил Аджан Чаа собравшимся, – это черепаха с усами. Как вы думаете, как далеко ему придётся отправиться, чтобы её обнаружить?».

Другой разочаровавшийся западный монах отправился к Аджану Чаа, прося разрешения покинуть монастырь. Практика и подчинение правилам монашеской жизни были трудны для него, и этот монах начал находить недостатки во всём, что его окружало. «Другие монахи слишком много разговаривают. Зачем мы должны заниматься распеванием молитв? Я хочу больше времени для одиночной медитации. Старшие монахи не обучают новичков достаточно хорошо; и даже вы, – сказал он Аджану Чаа, пребывая в отчаянии, – даже вы не кажетесь таким уж пробуждённым. Вы всегда меняетесь – иногда вы строгий, иногда кажется, что вас ничего не волнует. Откуда я знаю, что вы пробуждённый?».

Аджан Чаа от души хохотал над этими словами, что одновременно удивляло и раздражало молодого монаха. «Это прекрасно, что я не кажусь вам пробуждённым, – сказал Аджан Чаа, – потому что, если бы я подходил под вашу модель пробуждённого, под ваш идеал того, как пробуждённый человек должен себя вести, вы бы продолжали оставаться захваченным поисками Будды вне себя. Но его там нет – он в вашем собственном сердце». Монах поклонился и вернулся в свою хижину, чтобы искать настоящего Будду.

Сидеть со скрещёнными ногами на твёрдом камне, из которого сделан пол храма, естественно для селян, выросших в культуре, не знающей мебели. Но одному вновь прибывшему с Запада новичку, неуклюжему и негибкому, пришлось пройти трудный путь, чтобы начать ежедневные многочасовые медитации и групповое чтение молитв и сутт. Потому новичок испытал некоторое облегчение, когда обнаружил, что, придя на медитацию пораньше, он может сесть перед колонной в передней части зала и, когда все монахи закроют глаза, чтобы практиковать, слегка опереться на неё спиной и практиковать с привычным для западного человека комфортом.

Через неделю такой практики Аджан Чаа зазвонил в колокольчик, чтобы закончить сессию медитации сидя и перейти к вечерней беседе о Дхамме. «Сегодня, – начал он, глядя прямо на монаха-новичка, – мы будем говорить о том, что практика Дхаммы подразумевает необходимость поддерживать себя самостоятельно, полагаться на себя, а не опираться на вещи вне себя». Другие монахи, сидевшие в зале, захихикали. Западный монах, слегка смущённый, сидел с необычно прямой спиной вплоть до окончания лекции. С этого момента его решимость стала непоколебимой, и он научился тому, как сидеть прямо