— Ой. Так ты ж бездарный, — пояснил мой сосед с невозмутимым выражением лица, продолжая раскланиваться и показывать всем своего хомяка.

— И?

— Ни один из поступающих в академию по квоте не прошёл вступительное испытание. У тебя нет шансов априори. Это твоя суровая правда, смирись, — сосед помахал рукой стоявшей рядом брюнетке на высоких каблуках. Та лишь презрительно отвела взгляд.

Я попросил Дуду развернуть мысль чуточку шире. И он с охотой поведал, что дети дворян, погибших при консервации разломов, имеют законодательное право обучиться в академиях за счёт государства. Вроде, идея достойная и отражает заботу государства о своих гражданах, но реализация, как всегда, хромала. Бездарными сирот называли не просто так, а потому что у них к моменту поступления в академию не проявлялся дар. То есть, и силы у таких как я были, и дворянство, но пройти специализацию без развитого дара было попросту невозможно. По итогу государство и экономило деньги, и формально выполняло взятые обязательства по предоставлению квоты на обучение. А то, что сирота не мог поступить по определению, так сам дурак.

— Отец потратил на то, чтобы мой дар вскрылся, два миллиона рублей, прикинь. Но я пообещал, что с лихвой все окуплю, верну папе деньги и рассчитаюсь с государством. Так что мне вряд ли придётся потом отрабатывать квоту.

— Так ты тоже квотник? — удивился я.

Что же он тогда передо мной пальцы гнёт? Вот зараза.

— Ну, как бы да, но я не бесплатник, как ты. У нас немного иной принцип. Государство оплачивает нам обучение, включая проживание, и если мы выпускаемся, то ничего никому не должны. А вот если вылетаем, то будем обязаны отработать. Так что это другое, Марк.

— Не вижу особой разницы. Получается, что ты такой же бесплатник, — мне захотелось посильнее ковырнуть соседа.

— Зато я не бездарник, — последнее слово Дуда произнёс с явным пренебрежением. — Кстати, таких как ты тут полно, половина точно. Сила есть, а они ни сном ни духом, как ее применять, а всё почему — мало у кого есть бабки, чтобы раскрывать потенциал.

Любопытный подход. Всегда думал, что такого рода учебные заведения как раз и предназначены для того, чтобы помогать студентам в обучении использования силы.

— Ты так удивляешься, как будто в других академиях не так! — Дуда коротко пожал плечами. — У дипломатов вон, если не знаешь одновременно пять языков на момент поступления, то обучать тебя никто и не будет. А как иначе? Мест всего тридцать на курс, а желающих — во много раз больше. Должны же быть какие-то отсевы, и поступают только лучшие из лучших.

Очередь потихоньку двигалась. Сосед продолжал рассказ. Так выяснилось, что академий только в столице — несколько. Где-то учили на инженеров, поддерживающих разломы консервированными, где-то готовили уже упомянутых дипломатов, которые были нарасхват, как горячие пирожки на вокзале.

— Ну а у нас, Марк, самая престижная работа из всех, потому что самая опасная, на такую могут попасть только настоящие мужчины с сильным внутренним стержнем, — Дуда набрал полную грудь воздуха. — Чистильщики — это даже звучит гордо. Но увы, дружище, тебе этого никогда не понять.

Со слов Дуды, в нашей академии училась «элита элит», те люди, которые спускались в разломы и производили чистки от тварей. Мне, как побывавшему в тысячах подобных аномалий, было совершенно невдомек, как вообще здешних чистильщиков можно называть элитой. Спуститься в законсервированный разлом если и представляло опасность, то ничуть не большую, чем перейти улицу крупного города с плотным трафиком. За что льготы-то давать? Скорее, верно было б все эти льготы переадресовать на инженеров, занятых консервацией. Но учитывая, что чистильщики получали весь необходимый набор знаний и навыков, который превращал их в настоящих бойцов, я теперь нисколечко не удивляюсь, почему вокруг академии трутся кланы и занимаются рекрутингом. Им нужны бойцы, и где их искать, как не здесь.

— Что тут опасного в работе чистильщика, не пойму? — все же спросил я.

— Как — что, такие как мы сталкиваются лицом к лицу с тварями.

— Так они вымерли, ты сам говоришь.

— Ну, вымерли, да… — нехотя согласился Дуда и нахмурил брови, я заметил, что он делает так каждый раз, когда его утверждение ставится под сомнение. — Не все, конечно, так что шанс встретиться с тварью все же присутствует, и к этому надо быть готовым любому чистильщику. Такое случалось, и если бы не чистильщики, ничем хорошим бы это точно не закончилось.

В общем, работёнка у элиты элит — не бей лежачего. Меня лично такая работа — и учёба, с ней сопряженная — устраивала чуть больше, чем полностью.

— А те, кто не имеют дворянства, имеют право сюда поступать?

— Неа, а зачем им такое счастье? Да и как ты представляешь, чтобы прыгали из сословия в сословие, это ведь законодательно запрещено, и переход одобряется только с высочайшего повеления. У каждого своя работа… слушай, Марк, ты такие вопросы задаёшь, я каждый раз, когда слышу, просто удивляюсь. Ты что там, в своём приюте, света белого не видел?

— Кстати, все хотел узнать, почему тебя так зовут? — я переключил тему.

— Поменяю имя, когда отец вернёт мне паспорт… и вообще, тебя не касается, мы эту тему закрыли, я, кажется, об этом уже говорил.

На этот раз разговорчивый Дуда надул губы и отвернулся. Ну, не особо-то и надо, пусть чужая душа потемками останется. Я обратил внимание, что Влад со своим дружком успели нахапать себе полный поднос еды и уже жрут — примерно с таким же аппетитом, как хомяк соседа жрет арахис. Если такова в этом мире верхушка общества, то у мира точно большие проблемы… По опыту знаю, что империи, начавшие гнить с головы, долго не живут.

— Как происходит специализация, брат тебе не говорил?

Я поймал себя на мысли, что теперь сам хочу разговорить соседа и выведать побольше информации. Раз мои планы с походом в библиотеку пришлось одолжить, то надо пользоваться доступными источниками. А этот у меня как раз под рукой.

— О! Я-то, поверь мне, знаю. Но говорить не могу, это страшная тайна, прости, Марк. Я не уполномочен ее тебе рассказывать.

Он важно склонил голову набок, мол, ни-ни.

— Не знаешь, ну и ладно, — я пожал плечами и