традиций, фигурировали у нас не как импортеры, а исключительно как экспортеры. Притом предметом вывоза в Германию служило не только продовольствие и сырье; даже такие предметы, как электрическая арматура и лампочки, скупались немцами в киевских розничных магазинах и вывозились в Германию. Снабжали немцы нас книгами (в том числе русскими, в издании Ладыжникова) и отчасти химическими продуктами, в частности аптекарскими товарами. Но главная роль их в хозяйственной жизни была, как сказано, роль покупателей. Покупатели они были крупные и щедрые, платили аккуратно в германских марках[81]. Поэтому торгово-промышленный мир охотно с ними работал.

Огромной заслугой немцев было то, что они наладили у нас транспорт. Стало опять возможным ездить и перевозить грузы по железным дорогам. Связь с Польшей и Германией была вполне нормальная: из Киева в Берлин поезда шли около двух суток.

Сравнительное благополучие Киева в гетманское время резко оттенялось быстрым обнищанием Петрограда и Москвы. На севере начинался уже голод, который был нам еще совершенно не знаком. А начиная с осени, после покушения на Ленина, начался и красный террор, с расстрелом заложников, чрезвычайками и ревтрибуналами.

Все, кто только как-нибудь мог, устремились к нам на юг. Киев, хотя и на короткое время, стал подлинным всероссийским центром.

К нам переехали правления всех банков, крупные промышленники и финансисты, представители аристократии, придворных и бюрократических кругов. За ними потянулась и интеллигенция — адвокаты, профессора, журналисты. Все устремилось в Киев…

В эти несколько месяцев, с августа по декабрь 1918 г., у нас, можно сказать, перебывал «весь Петроград» и «вся Москва». Были основаны газеты с петроградскими редакторами и сотрудниками, в театрах гастролировали столичные артисты, в местных банковских филиалах приютились центральные правления банков.

Город был переполнен, найти комнату становилось почти невозможным, квартиры продавались за сотни тысяч. На улицах было необычное оживление, кинематографы и театры не вмещали всех жаждавших развлечения, открылись десятки новых кабаре, кафе и игорных клубов. Попав после московского ада в это киевское эльдорадо, русский человек кутил, сорил деньгами, основывал новые предприятия и спекулировал. Разумеется, в этом вихре излишеств кружились только немногочисленные слои богатых и разбогатевших. Широкие же круги Петрограда и Москвы, в особенности круги интеллигентские, снявшись с мест, начали тогда свою печальную беженскую страду…

Не знаю, были ли наши северные гости довольны оказанным им приемом; думаю даже, что большинство, не имевшее в Киеве родных, могло быть весьма недовольно испытаниями, которые пришлось пережить в дорогом, переполненном и кутящем Киеве. Но наша киевская интеллигентская среда, в частности адвокатура, была чрезвычайно рада тому оживляющему и стимулирующему контакту со столичными товарищами, которым она была обязана их несчастью и изгнанию.

Однажды в середине июня, перед вечером, мне принесли телеграмму со станции Ворожба от М.М.Винавера, извещающую о его приезде в Киев. Телеграмма не была подписана фамилией М.М., что указывало на конспиративный характер его приезда. Я еле успел выехать на вокзал ему навстречу. В окне подъезжавшего поезда я увидел знакомое и вместе с тем преображенное лицо. Присмотревшись, я заметил, что М.М. сбрил бороду; это одно показало мне, через какие испытания он, должно быть, прошел в последние месяцы.

М.М.Винавер пробыл тогда в Киеве, на пути в Крым, недели две. На следующий день после приезда он сообщил мне по секрету полученное им от Григоровича-Барского известие, что П.Н.Милюков — также в Киеве, притом также конспиративно, даже с обритыми усами. Вскоре и произошло свидание обоих кадетских лидеров. Весть об их пребывании в Киеве быстро распространилась по городу, а затем попала в печать.

Не буду перечислять всех перебывавших в эти месяцы в Киеве петроградских и московских адвокатов. Нашими гостями оказались все видные представители сословия. Число их было так велико, что в целях взаимной информации и координирования действий и петроградцы, и москвичи собирались в общие собрания и избрали исполнительные бюро обеих групп. Многие зачислились в киевскую адвокатуру и выступали в наших судебных постановлениях. —

Установившееся сравнительное спокойствие и временная остановка процесса обнищания дали возможность подумать и о научной работе. Связь с Германией доставляла случай печатать книги по дешевым ценам в Лейпциге. Представители немецких издательств приезжали с этой целью в Киев и, кажется, были уже подписаны некоторые контракты. Быстрое крушение гетманства не дало осуществиться этим проектам и, кроме карбованцев и гривен, ничего в Германии для нас напечатано не было.

Состоявшее при Киевском университете Юридическое общество, руководимое правой профессурой, бездействовало с начала революции. У группы молодых юристов, во главе с проф. В.И.Синайским[82], возникла летом 1918 года мысль создать, параллельно с университетской, еще одну более живую ассоциацию правоведов. Вскоре такое общество и было основано под названием Киевского общества юристов «Право и жизнь». С осени наше общество стало выпускать еженедельный журнал, также называвшийся «Право и жизнь» и составляемый по образцу заслуженных «Права» и «Вестника права и нотариата». Журнал дожил, кажется, до седьмого или восьмого номера. Набранный в январе 1919 г. очередной выпуск не был разрешён большевистской цензурой.

* * *

Немцы, видимо, крепко держали в своих руках Украину, Крым, Приазовский край. Отношения их с московским совнаркомом были какие-то неясные и нетвердые[83]. Но несомненно было одно: они не хотели дать большевизму возможность распространиться на плодородный юг России. И пока германская армия занимала Украину, об этом не могло быть и речи.

Большевики как будто признали в то время независимость «Украинской Державы». В Петрограде и Москве были учреждены украинские консульства, которые стали исполнять функции, впоследствии оказавшиеся основным назначением всех вообще иностранных миссий в Советской России, а именно, они начали промышлять выдачей более или менее законных документов об украинском происхождении и подданстве. Этим способом они доставляли тысячам возможность выбраться за пределы Советского государства.

В середине лета прибыла в Киев советская мирная делегация. Во главе её стоял будущий властитель Советской Украины Раковский.

В украинской мирной делегации председательствовал Шелухин. Переговоры велись, по большевистскому обычаю, публично, со стенографической записью речей. Для большей продуктивности обе стороны, прекрасно понимавшие друг друга, объяснялись через переводчика[84]. Фактически переговоры свелись к бесконечному обмену колкостями и не привели ни к чему. Большевики использовали их для пропаганды и рекогносцировки; но для чего они нужны были украинцам и стоявшим за их спиной немцам, — ты, Господи, веси.

Пребывание немцев на Украине совпало с наиболее драматическим периодом мировой войны — с грандиозным вторичным наступлением германцев против Парижа и с последовавшим затем контрнаступлением Фоша и поражением германской армии. Мы принуждены были смотреть на все эти